84 
За столом мои начальники переглянулись.
– Еще не поздно спрыгнуть с поезда, пока он не набрал большой скорости, – осторожно заметил Сватов.
– Жалко, если пропадет мой билет. Он ведь тоже чего-то стоит. Поедем дальше, и… будь что будет!
Обед закончился в тягостном для всех молчании, после чего Батюшин попросил меня выйти с ним в сад.
– У вас неплохо развито нервное предчувствие, что в разведке всегда пригодится, – похвалил он меня. – В самом деле, мы ехали сюда с известием, которое для вас, господин штабс-капитан, может оказаться весьма огорчительным.
– Что-нибудь случилось с отцом? Он жив?
– За отца не волнуйтесь. Жив и здоров. Но вдруг обнаружилась ваша мать, и совсем не там, где мы надеялись отыскать ее следы. Мы нашли ее в Вене, но уже под другой фамилией.
– Говорите все как есть, – взмолился я.
– Ваша мать сейчас проживает в Вене, будучи женой вдового австрийского генерал-интенданта Карла Супнека, и хорошо, что вас не успели послать в Австрию, ибо эта причина, чисто семейная, могла бы затруднить вашу работу.
Я ответил, что мне известен патриотизм матери, которая непомерно горда своим сербским происхождением:
– Мне трудно поверить, что она может состоять в браке с австрийским генералом, угнетателем ее родины.
– Вы правы, – деликатно согласился Батюшин. – Но генерал Карл Супнек из онемеченных чехов, каких немало в армии Франца Иосифа, и он хороший муж для вашей матери. Они живут в достатке, у них собственный дом на углу Пратерштрассе – там, где поворот на Флорисдорф с его загородными дачами…
Я долго не мог прийти в себя от такого сообщения:
– Не ожидал! Сначала она изменила отцу, бросила меня, а теперь предала и заветы своих сербских предков…
– Не горячитесь. Как говорят сами же венцы, «нур нихт худелн» (только не торопоиться)! В этом их мудрость смыкается с нашей, ветхозаветной: тише едешь – дальше будешь.
– Окажись я в Вене, могу ли я ее повидать?
– Ни в коей мере! – отрезал Батюшин. – Ваша работа на пользу разведки Генштаба возможна лишь при том условии, если вы не пожелаете с нею встретиться. Вы можете явиться пред матерью только в единственном случае…
– Где же он, этот единственный случай?
– Когда вопрос станет о вашей жизни или смерти.
Батюшин подал мне руку. Я пожал ее:
– Мой вексель оплачен вами. Отныне вы уже ничего не должны мне. Но зато очень много должен я сам.
– Кому?
– Своей матери – России… честь имею!
6. Встретимся в германии
Надо отдать должное немцам: они умело обогащались за счет приезжающих лечиться или бездельничать на их знаменитых курортах. Берлин сознательно заманивал русских в Германию, издавая на русском языке дешевые, но прекрасные путеводители по курортам, перечисляя все выгоды для здоровья от посещения Кисингена, Эмса, Баден-Бадена или расположенного в горах Берхтесгадена (где позже Чемберлен продал Гитлеру чехов и словаков, открывая ворота для продвижения вермахта на восток).
Русский человек умеет беречь копеечку. Но еще лучше умеет транжирить деньжата, если они у него стали «бешеными». Каждое лето огромные толпы россиян навещали «фатерланд», как свою вотчину, до осеннего листопада заполняя гостиницы Шварцвальда, курорты и лечебницы Баварии и Силезии; в Германии их многое восхищало – новинки электротерапии и успехи немецкой химии в фармацевтике, ровные клумбы за свежепокрашенными палисадами, чистота прогулочных тротуаров, отсутствие пьяных на улицах, старинная посуда с пейзажами и цитатами из Библии по краям тарелок, приветливость прохожих, которые не говорили тебе вслед:
– Не толкайся! Не то я так толкну, своих не узнаешь…
Русские видели только внешнюю сторону Германии, не стараясь проникнуть в нутро ее, которое очень искусно было задрапировано от взора посторонних. Русских обывателей пленял даже аромат общественных мест, которые никак не сравнить с нашими нужниками на станциях и вокзалах.
– Куда нам до немцев! – говорили они. – Вы бы только посмотрели, как живут: у них даже писсуары и унитазы такой чистоты, что в них можно тесто месить…
Мне было мало дела до сверкающей эмали, что покрывала Германию снаружи, как благородная патина покрывает стареющую бронзу. Я готовился войти во владения кайзера не с парадного подъезда, где швейцар поразил бы меня золотыми «бранденбурами» своего мундира, а с черного хода Германии, где давно разлагаются отбросы немецкого общества, где укрывалось все то, что показывать посторонним стыдно и не положено.
84 
