42 
— Отлично. Вы оба здесь!
Матт вздрогнул — в дверях стоял Том.
— Как ты нас нашел? — прорычал он.
— Как же ему не знать, где мы? Ведь это ты попросил его привести меня сюда,— сказала Мария.
— Не говори глупостей,— сказал Матт. Наконец-то у него в голове начала вырисовываться
складная картина происходящего. Том сделал вид, что передает Марии его, Матта, послание, а Фелисия то же самое — только с точностью до наоборот — проделала с Маттом. Наверняка они сговорились! Матт никогда не считал Фелисию способной на подлость, но, видимо, он плохо ее знал.
— Я тут подумал, что вы были бы рады кое-что увидеть,— сказал Том.
Его лицо было открытым и приветливым. Синие глаза блестели, как у невинного младенца. У Матта руки чесались вывалять его в сумаховых колючках.
— Здесь? — с сомнением спросила Мария.
— Это как Хеллоуин, только в сто раз круче. Самое мерзкое и уродливое существо — такого вы еще не видали. Спорим, вы оба наложите в штаны.
— Я видала такое, от чего у тебя глаза бы повылазили,— презрительно фыркнула Мария.— Тэм Лин показывал мне, как ловить скорпионов, а однажды пустил тарантула погулять у меня по руке.
Матт подивился храбрости девочки. Тэм Лин показывал ему то же самое, и с Маттом едва не случилось именно то, о чем предупреждал Том.
— Это куда хуже,— настаивал Том.— Помнишь тот Хеллоуин, когда ты думала, что за дверью ходит чупакабра, а Матт подложил тебе в кровать куриные потроха?
— Ничего я не клал! Это сделал ты! — вскричал Матт.
— Ты угодила в них прямо рукой,— продолжал Том, будто не слыша Матта.— И визжала так, что чуть не оглохла.
— Это было так гадко. Мария поморщилась.
— Это сделал не я! — повторил Матт.
— Так вот, это гораздо гаже,— ухмыльнулся Том.— Боюсь только, что у вас, извините за выражение, кишка тонка...
— Она не хочет! — воскликнул Матт.
— Не решай за меня, чего я хочу, а чего нет! Мария упрямо насупилась, и у Матта упало сердце.
Он прекрасно видел, что Том замышляет какую-то гнусность, только не понимал какую.
— Пойдем отсюда. От него одни неприятности. Матт попытался взять Марию за руку, но девочка сердито вырвалась.
— Слышите?
Том открыл дверь, ведущую из приемного покоя в глубь больницы. У Матта засосало под ложечкой. Слишком хорошо он помнил некоторые из этих палат.
Лицо Тома сияло от радости. Именно в такие моменты он был всего опаснее. Как говаривал Тэм Лин, если не знаешь Тома, можно подумать, что он — ангел, несущий тебе ключи от врат небесных. Но Матт знал Тома очень, даже чересчур хорошо...
Издалека послышался жалобный стон. Он то замирал, то снова разрастался...
— Это что — кошка? — спросила Мария.
«Если да, то она не просит молока»,— подумал Матт.
В этом стоне-мяуканье слышались такой ужас и отчаяние, что волосы вставали дыбом на голове. На этот раз он все-таки схватил Марию за руку.
— Здесь проводят опыты на кошках! — вскричала девочка.— Пошли! Помогите мне спасти их!
— Давай сначала спросим разрешения,— возразил Матт.
Ему ужасно не хотелось входить в эту дверь.
— Какое разрешение?! — бушевала Мария.—Ты что, не понимаешь? Взрослые не видят в таких опытах ничего плохого. Надо унести кошек — папа мне поможет,— и врачи даже не узнают, куда они подевались.
— Они достанут других...
Звук раздавался снова и снова: у Матта от него мороз подирал по коже.
— Так всегда говорят, когда не хотят ничего делать! Не надо никому помогать! Они всегда найдут новых нелегалов, чтобы обратить в рабство, или новых бедняков, чтобы морить голодом, или новых кошек для опытов!
Мария распалялась все больше и больше.
— Давай сначала поговорим с твоим папой...— снова попытался уговорить ее Матт. ,
— Не могу больше ни секунды слушать, как мучается эта кошка! Вы идете со мной или нет? Если нет, я пойду одна!
— Я пойду,— сказал Том.
Это решило дело. Матт не мог допустить, чтобы Мария пошла с Томом и увидела те ужасы, которые он для нее приготовил, одна.
Мария стремительно зашагала по коридору, но постепенно сбавила шаг. Крики звучали все ближе и отчетливее. Матт держал девочку за руку. Рука у нее была влажная и холодная, но и у него, наверное, такая же. Звук уже не так сильно походил на кошачье мяуканье. Он вообще ни на что не походил, но в нем, несомненно, сквозила страшная боль. Он то поднимался до пронзительного визга, то затихал, переходя в жалобный стон, как будто существо, издававшее эти звуки, смертельно устало.
42 
