с удовольствием перечитала 
60 
— Наверное, такое чувствуешь, когда проваливаешься в черную дыру.
— О! Извини…
— Нет, я имею в виду, это было… интересно.
«Невероятно интересно, — подумала она. — Совершенно непохоже на то, что я когда-либо испытывала».
Теперь она точно знала, что с этого мгновения должна измениться, что не сможет жить по-прежнему и никогда больше не будет такой, как прежде.
«Кто я теперь? Незнакомое неистовое существо, которому хочется радости, хочется, чтобы звезды, сияющие во тьме ночи, стали яркими, как крохотные солнца, которое, может быть, даже станет убивать оленей и сможет смеяться над смертью, как это делают сестры.
Я открою сверхновую звезду, я научусь шипеть, если кто-нибудь станет угрожать мне. Я буду красивой, и жуткой, и опасной и, конечно, в свое удовольствие буду целовать Эша».
У нее кружилась голова, и она почти парила от восторга.
«Я всегда любила ночь, — подумала Мэри-Линетт. — И вот наконец я принадлежу ей полностью».
— Мэри-Линетт? — нерешительно спросил Эш. — Тебе это понравилось?
Она пристально на него посмотрела.
— Я хочу, чтобы ты превратил меня в вампира.
В этот раз укус не был похож на ожог медузы. Все произошло очень быстро. Губы Эша коснулись ее шеи, Мэри-Линетт окутало тепло, и она вдруг обнаружила, что гладит его затылок, его мягкие и густые волосы.
Его мысли… они переливались всеми цветами радуги. Темно-красные и золотистые, нефритовые и изумрудные, темно-фиолетовые… Переплетения и колючие заросли радужных оттенков, ежесекундно изменяющихся и перетекающих друг в друга. Мэри-Линетт была ослеплена.
И испугана: сквозь эти переливающиеся, словно драгоценные камни, оттенки проглядывала тьма — прошлые поступки Эша, то, чего он сейчас стыдился, она это чувствовала. Но стыд ничего не мог изменить.
Я знаю, что это невозможно, но я как-нибудь улажу все это. Вот увидишь, я найду способ…
«Так вот что такое телепатия», — подумала Мэри-Линетт. Она внутренним слухом слышала слова, которые мысленно произносил Эш, чувствовала его отчаянную искренность… и ощущала тяжесть всего, что ему предстоит «уладить».
«Мне все равно. Я хочу стать дочерью тьмы и без раскаяния буду поступать так, как повелит мне моя природа».
Эш стал поднимать голову, но она крепче обняла его, стараясь удержать.
— Пожалуйста, не искушай меня, — произнес он вслух охрипшим голосом. Мэри-Линетт ощущала на шее его теплое дыхание. — Больше нельзя, ты очень ослабеешь. Поверь мне, дорогая.
Мэри-Линетт отпустила его. Эш поднял тисовый прут, сделал небольшой надрез у себя на шее и запрокинул голову.
Мэри-Линетт понимала, что сейчас ей придется сделать то, чего она никогда прежде не делала. С трепетом она прикоснулась губами к его шее.
«Я пью кровь. Я уже почти охотник… или что-то в этом роде. Как бы там ни было, я пью кровь, и мне это нравится… Может быть, потому, что у нее нет вкуса крови. Нет вкуса меди и страха. У нее таинственный и магический вкус, древний, как звезды».
Когда Эш мягко отстранил ее, она едва держалась на ногах.
— Нам лучше пойти домой, — сказал он.
— Зачем? Со мной все в порядке.
— У тебя начнется головокружение… слабость. И если мы собираемся закончить с твоим превращением…
— Если?
— Хорошо-хорошо. Прежде чем это произойдет, нам следует кое-что обсудить. Мне нужно все тебе объяснить, мы должны разобраться в деталях. И ты должна отдохнуть.
Мэри-Линетт знала, что он прав. Ей хотелось остаться здесь, наедине с Эшем, в темном храме леса, но она и вправду ослабела и чувствовала себя какой-то вялой. Нелегкое это дело — становиться дочерью тьмы.
Они направились обратно тем же путем. Мэри-Линетт чувствовала, что внутри нее что-то изменилось, и это чувство сейчас было сильнее, чем тогда, когда она обменивалась кровью с тремя девушками. Сейчас она одновременно ощущала слабость и необычное обострение всех чувств, словно все поры ее тела внезапно раскрылись.
Лунный свет казался сейчас намного ярче. Она могла ясно различать цвета — бледно-зеленые поникшие кедровые ветви, мрачно-фиолетовые, похожие на клюв попугая, цветки зигаденуса, растущие изо мха.
И лес больше не казался безмолвным. Мэри-Линетт слышала множество слабых жутковато-таинственных звуков, мягкое шуршание ветра в хвое и собственные шаги по влажным заплесневелым веткам.
«Я даже запахи различаю лучше, чем прежде, — подумала она. — Здесь пахнет кедром, гниющими растениями и чем-то действительно диким — грубым, как запах зверинца. И еще чем-то горячим… жженым…»
60 
