Столыпин выбрался из коляски, расплатился с извозчиком. Пройдя в комнаты, сразу же просил соединить себя с генералом Курловым, занимавшим номер в «Европейской» гостинице:
— Почему во время проезда я не был обеспечен охраной?
— Охрана была. Вы ее просто не заметили. Столыпин бросил трубку и выругался:
— Врешь, морда каторжная! Я все замечаю…
31 августа, время — 12.40…
Некто М. Певзнер позвонил на телефонную станцию:
— Барышня, мне нужен номер шестьсот девять…
Это был телефон Богровых в доме ј 4 по Бибиковскому бульвару. На коммутаторе произошла осечка, и, подключив Певзнера к Богровым, барышня — по ошибке! — не разъединила прежнего разговора. Таким образом киевский обыватель М. Певзнер явился нечаянным слушателем беседы Д.Г.Богрова с полковником Кулябкой:
— Вы обещали дать мне билет в Купеческий сад, где сегодня вечером будет встреча царя и его августейшей семьи.
— Я оставлю вам билет. Пришлите за ним кого-либо.
— Хорошо, — ответил Богров, — я пришлю. Спасибо.
Певзнер решил использовать эту ситуацию в своих личных целях. Позвонив на станцию, он попросил барышню снова соединить его телефон с квартирой Богровых.
— Слушай, Мордка, — сказал он ему на жаргоне «идиш», — я сейчас слышал, как ты разговаривал. Если ты имеешь роскошный блат с жандармами, так устрой мне и моей Идочке по билетику в Купеческий сад. Мы тоже хотим повеселиться.
Нависло молчание. Богров долго думал.
— Надеюсь, — отвечал по-еврейски, — ты достаточно умен, чтобы не болтать о том, что слышал. А билета тебе не будет…
Примечание: по законам департамента полиции все тайные агенты охранки, связанные провокаторской деятельностью в революционных партиях, никогда (!) и ни при каких условиях (!) не имели права (!) посещать места, где находятся члены царской семьи или члены правительства… Курлов разрешил это сделать.
— Богрову можно, — сказал он Кулябке.
Сказка про белого бычка увлекла его, как игра старого мудрого кота с жалкой мышью. Кот знает мышиную судьбу наперед, но мышь, сильно тоскуя, еще на что-то надеется…
* * *
Вечер, восемь часов, Купеческий сад… Богров постоял возле эстрады, где пел украинский народный хор, затем перешел в аллею — поближе к царскому шатру. Он стоял в первом ряду, когда Николай II с Алисою прошли мимо него столь близко, что царь даже задел его локтем, а ветерок донес аромат духов императрицы. Вместе со всеми обывателями Богров кричал:
— Да здравствует великий государь… Сла-а-ава!
Но Столыпина не заметил, да это и немудрено. Обескураженный невниманием царя, Столыпин сознательно растворился в густой массе гуляющих.
В этот день его фотографировали. Он был одет, как чиновник из дворян, — в белом кителечке и в фуражке с белым чехлом. Я не знаю, что означала повязка на его рукаве, похожая на траурную. Итак, премьер затерялся в толпе…
Богров позже показывал: «Вернувшись из Купеческого сада и убедившись, что единственное место, где я могу встретить Столыпина, есть городской театр, в котором был назначен парадный спектакль 1 сентября, я решил непременно достать билет…» Было полвторого ночи, когда Кулябку разбудили:
— Опять пришел этот Аленский-Капустянский.
— Пусть войдет… Что ему надо?
Богров, взволнованный, путано рассказывал:
— Оказывается, у Николая Яковлевича в портфеле бомба. Нина имеет два браунинга. Они поручили мне побывать в Купеческом саду, чтобы установить возможность покушения и расстановку охраны. У них есть связи, и они могут добыть билеты в театр…
— Государю опасность угрожает? — спросил Кулябка.
— Ни в коем случае! За императора будьте спокойны. А мне нужен билет в театр. Я просил туг одну проститутку Регину из кафешантана… она обещала… через знакомых в оркестре…
— Голубчик, о чем разговор! — сказал Кулябка. И дал ему билет: кресло 406 в 18 ряду.
— Спасибо. — Богров ушел спать; все заснули.
8. СКАЗКА О ЦАРЕ САЛТАНЕ
А войска шли всю ночь — войска Киевского военного округа, войска особой выучки (драгомировской!). Они имели право шагать босиком, курить в строю и разговаривать, могли расстегнуться и даже сойти на обочину, — это были лучшие войска России, которые в мирные дни ходили как на войне. Всю ночь они держали устойчивый марш, уходя все дальше от Киева — для маневров. Сухомлинов, желая угодить царю, велел задержать марш-марш в пяти верстах от Киева, но тут возмутились драгомировские генштабисты: