Особенно,... 
285 
«Я хочу выспаться», — говорил он…
Друг российских фармазонов, Проклиная Петроград, Удалился лорд Сазонов На финляндский водопад.
Нас спасает от кошмаров, Болтовни и лишних нот Ныне Бурхард Вольдемаров Штюрмер — русский патриот…
А Распутин все бубнил и бубнил о Сухомлинове:
— Старикашка-то за што клопов кормить обязан? Ежели всех стариков сажать, так кудыть придем?
Алиса призвала к себе министра юстиции Александра Александровича Хвостова, который был родным дядей бывшего министра внутренних дел («убивца»!). Два часа подряд она размусоливала ему о невинности Сухомлинова, потом, возвысив до предела свой голос, требовала: «le veux, j'exiga quit soit libere» (Я хочу, я требую, чтобы он был освобожден).
Хвостов не соглашался: суд был, суд приговор вынес, а он не может освободить преступника.
— Почему не можете? — кричала царица. — Вы не хотите освободить, ибо об этом прошу вас я! Вы просто не любите меня.
— Но ведь у меня тоже есть моральные убеждения.
— Не нуждаюсь в них. Вы освободите Сухомлинова?
— Нет.
— Ох! Я устала от всех вас…
На место нового министра юстиции она подсадила А.А.Макарова, что был министром внутренних дел сразу после убийства Столыпина. Макарову о его назначении сообщил Побирушка, которому анекдотическая ссылка в Рязань пошла на пользу: он еще больше растолстел.
— Вы вот спите, — упрекнул его Побирушка, — а я коегде словечко замолвил, и — пожалуйста: правосудие России спасено!
— Удивляюсь, — отвечал Макаров. — Ведь я знаю, что в самом грязном хлеву империи уже откармливают на сало хорошего порося — Добровольского, и он во сне уже видит перед собой обширное корыто с невыносимым пойлом… Как ошиблась императрица! А куда смотрел Распутин, которого я ненавижу всеми фибрами души?
— Распутин, кажется, проморгал…
Узнав о назначении Макарова в министры юстиции, Гришка заревел, как бык, которого хватили обухом между рогами:
— Какая же стерва обошла здесь меня?
Макарова провели в юстицию Штюрмер с царицею, словно забыв, что этот человек — враг Распутина! Гришка слег в постель, велел Нюрке набулькать в кухонный таз мадеры и стал пить, пить, пить… Один таз опорожнил — велел наполнить второй.
— Да вить лопнешь, дядя! — сказала племянница.
— Лей… дура. Много ты понимаешь!
До себя он допустил только Сухомлинову.
— Вишь, как стряслось! — сказал, лежа на кровати в новой рубахе и разглядывая яркие носки сапог. — Я бы твоего старичка из крепости выдернул.
Да тута Макаров, анахтема, влез в юстицку, быдто червь в яблоко, а я, глупый, Добровольского-то уже намылил, штобы проскочил без задержки…
Эхма, сорвалось!
Между Царским Селом и царскою Ставкой шло как бы негласное состязание — кто кого пересилит? Императрица свергла из юстиции А.А.Хвостова и провела в юстицию А.А.Макарова.
Тогда генералы взяли уволенного ААХвостова и сделали его министром внутренних дел. Игра шла, как в шашки: «Ах, ты сюда сходила? Ну, так мы сюда пойдем…» Распутин в эти дни сказал:
— Ша! Боле переменок не допущу. Папашка глупостей там наделает. Его, как ребенка малого, без призору одного оставить нельзя. Завтрева же мамашку настропалю и пущай в Могилев катит. Днем-то он порыпается, а ночью, кады в постель лягут, она ему как муха взудит в уши все, что надо…
Было два часа ночи — на квартире МанасевичаМануйлова зазвонил телефон. Ванечка неохотно снял трубку.
— Кой черт меня будит?
— Не лайся. Это я. Распутин.
— А что у тебя?
— Приезжай.
— Ты один?
— Нет, тут Софка Лунц, ее завтра в больницу кладут.
— А что с нею?
— Не знаю. По женской части.
— Ладно. Приеду.
Сухомлиновой не было — ее заменяла Софья Лунц, красивая пожилая еврейка, жившая с того, что Распутин оплачивал ее любовь рублями — как уличной потаскухе.
— Что случилось? — спросил Ванечка, входя.
— У нас дикие неприятности, — сообщила Лунц. Ванечка еще никогда не видел Гришку таким растерянным, его глаза призрачно блуждали, движения были вялыми.
— Хоть беги, — сказал он. — Такие дела… Глаза б мои не глядели!
Макарова без меня провели — он и насобачил. Борька Суворин стрельбу на Невском открыл, а юстицка эта вшива взяла да арестовала — кого б ты думал?
— самого умного банкира…
Был арестован банкир царицы Митька Рубинштейн!
— А тут еще Софку в больницу кладут…
— Ну, со мною-то все обойдется, — сказала Лунц, закуривая. — Однодва прижигания, и я снова здоровая. А вот с Митькой Рубинштейном предстоит повозиться. Шум будет страшный…
285 
