131 
– Война, – говорил Рухле, – вступила в новый этап динамики со всеми преимуществами Красной Армии, как наступающей стороны. Германская же армия вынуждена теперь отказаться от наступления, она уже потеряла былую веру в успех… Красная Армия уже сломила материальные силы и моральную устойчивость врага и тем положила начало полного разложения германской военной машины… Германия уже до конца исчерпала свои преимущества!..
Ей-ей, читатель, мне жалко этого несчастного полковника, – который не имел права сказать, что он сам думает, потому что его обязали отражать мнение не только маршала Тимошенко, но и высших авторитетов в Москве, желавших видеть будущее в самом радужном свете. Зато Семен Константинович был солидарен с докладчиком и похлопал ему, как положено. Гладко выбритая голова маршала излучала сияние, от маршала за версту благоухало одеколоном «Красная Москва», а настроен он был самым решительным образом… Рухле уступил ему место на трибуне.
– Товарищи! – радостно провозгласил Тимошенко. – В результате серьезных поражений, которые понесли войска вермахта, инициатива полностью перешла в руки героической Красной Армии, отныне мы станем развивать инициативу в новых победных битвах. Я особо подчеркиваю, – сказал Тимошенко, – что на юге, как нигде, заметна четкая тенденция к ослаблению гитлеровской армии. Мы уже навязали свою волю этим зарвавшимся гадам, отныне мы вправе сами выбирать место и время для нанесения могучих сталинских ударов по всей этой фашистской сволочи…
За такие вот речи миллионы расплачивались своими жизнями.
Но мы, читатель, люди скромные, нам остается лишь аплодировать и не возражать, а то как бы Тимошенко не спросил нас:
– Вы кому служите?
* * *
Догадываюсь, что эти страницы многим покажутся скучными, но я все-таки убедительно прошу своего читателя вникнуть в рассуждения моих героев, ибо из их слов уже начинала складываться та страшная трагедия 1942 года, когда немецкие танки с ревом и лязгом выкатились на берега Волги…
Сейчас, перелистывая груды материалов тех лет и мемуары очевидцев давних событий, я понимаю: трагедия сложилась по той причине, что «гениальный» Сталин не велел верить тем людям, мнение которых не совпадало с его личным мнением, и, наоборот, он слишком доверял тем, кто угождал его личному мнению…
По сути дела, немцы уже не могли наступать по всему фронту, как они наступали в сорок первом году, мы тоже не были готовы к широкому наступлению, но преимущество в силах оставалось еще за вермахтом. 70 немецких дивизий по-прежнему торчали под Москвой, и Сталин полагал, что Гитлер еще способен к ударам на двух стратегических направлениях – на Московском и Южном. В конце марта им было созвано ответственное (даже очень ответственное!) совещание Государственного Комитета Обороны (ГКО) и Ставки Верховного Главнокомандования (ВГК), на котором Шапошников изложил мнение Генштаба, призывая к сдержанности, не советуя строить слишком победных планов.
– Резюмируя сказанное, – заключил он, – я повторяю, что сейчас наиболее приемлем переход к активной обороне по всему фронту, чтобы поднакопить резервов и техники. Думаю, что под Воронежем нас еще ожидают оперативные осложнения.
– Воронеж… это барон Вейхс? – спросил Сталин.
– И… танковый генерал Паулюс, – добавил Шапошников, – о котором мы извещены еще недостаточно. Наконец, со стороны Вейхса вполне возможен и неприятный для нас удар от Курска.
Василевский тоже поддержал выводы Генерального штаба.
– Но все-таки, – добавил Жуков, – надо стараться выжать немца из-под Вязьмы, необходимо покончить с Демянским котлом, чтобы полностью избавить нашу столицу от угрозы…
Сталин внимательно слушал. При этом он заметил, что активная оборона – это, конечно, неплохо, но нельзя же, чтобы Красная Армия все лето просидела в траншеях.
– Мы должны упреждать противника собственной активностью! Прощупывать его слабые места. Я думаю, – сказал Сталин, – что товарищи Жуков и Шапошников предлагают нам лишь полумеры. Я не отвергаю метод стратегической обороны, но желательно нанести врагу несколько сильных ударов, чтобы окончательно закрепить успехи, достигнутые нами в эту зиму под Москвою…
Жуков едва заметно покачал головой, не соглашаясь, и как бы про себя буркнул, что наступательные операции широкого масштаба могут поглотить все наши резервы. Это было сказано Жуковым тихо, но слух у Сталина был отличный, и он обвел полководцев глазами, выискивая решительной и нужной ему поддержки.
131 
