146 
– Да, слышу. Все это очень странно.
– Но мы не станем самообольщаться, – сказал ему Паулюс. – В отличие от маршала мы побережем не только вторые, но и третьи эшелоны. Сейчас многое зависит от энергии фон Клейста.
– Клейст не опоздает для удара с южного фланга, – заверяли его. – После неудачи под Ростовом ему необходима реабилитация под Харьковом, чтобы вернуть себе расположение фюрера…
В первый день наступления наши войска продвинулись вперед – где на десять-двадцать километров, а там, где немцы оказывали сопротивление, даже два километра брались с неимоверным трудом. Танки противника еще не появлялись, авиация только прикрывала отход своих войск или вела разведку. Немцы очень экономно расходовали свои силы, и на юге выступа (южнее Барвенкова) они бросали в бой строительные батальоны, нам попался в плен солдат из похоронной команды и даже из команды по сбору трофеев («барахольщик»). За ночь Паулюс выкатил из Харькова свои ролики, и второй день наступления Тимошенко стал днем переломным.
Сопротивление ожесточилось. Паулюс запросил Адама, готовы ли к атакам панцер-дивизии Хубе и Виттерсгейма.
– Да, – отвечали ему, – всего триста семьдесят машин. Хубе и Виттерсгейм с нетерпением ожидают ваших распоряжений.
– Отлично. Не пора ли нам расшатывать фланги Тимошенко? На танки пусть Хубе примет пехоту. Заодно предупредите Рихтгофена, чтобы его Четвертый воздушный флот выделил нам пикирующие бомбардировщики. Я подозреваю, что маршал Тимошенко, припомнив свою молодость, проведенную в конюшнях, обязательно прибегнет к помощи кавалерии… Конечно, – сказал Паулюс, – мне, генералу, как-то не совсем удобно учить маршала, но в этих условиях ничего другого не остается…
Удары танков и авиации Тимошенко воспринял на свой лад – как доказательство слабости противника.
– Ну вот! – обрадовал он Баграмяна. – Паулюс уже на грани истощения, он транжирит свои последние козыри…
Силы противника сознательно им преуменьшались, а свои собственные Тимошенко преувеличивал. Совершенно не понимаю (и объяснений тому нигде не отыскал), почему Семен Константинович был убежден в том, что на подмогу его армии идут свежие дивизии из… Ирана(?).
– Но, боюсь, они поспеют к шапочному разбору, когда мы своими силами разделаемся с фрицами, – говорил он…
13 мая уже наметилась неразбериха. Штабы соединений и штаб самого маршала работали в отдалении от передовой – иногда их разделяли 20-30 километров, бывало, что и более. При этом они все время перемещались, не предупреждая фланговых соседей, радиосвязь работала безобразно, позывные частей перепутались, и в этой сумятице всеобщего воодушевления мало кто еще догадывался, что управление войсками было уже потеряно… Но Тимошенко, уверенный в себе, уверял Москву и свой штаб, что все складывается по плану:
– Я очень доволен ходом событий…
Маршал К. С. Москаленко (сам участник этих событий) по этому поводу писал: «Ошибочные оценки не были изменены в ходе боевых действий даже тогда, когда наши войска, по существу, уже потеряли инициативу …» Перелом обозначился, и теперь не мы, а Паулюс навязывал нам свою волю. Однако наступление еще развивалось, и к концу дня 14 мая определился даже четкий успех: с Барвенковского выступа мы шагнули на 50 километров, а со стороны Волчанска (севернее Харькова) пробили оборону врага вглубь до 25 километров.
Наверное, это и был тот самый счастливый момент, когда Александр Ильич Родимцев, оторвавшись от стереотрубы, вытер восторженную слезу:
– Вижу, шайтан вас дери… вижу! Дома, крыши, садики, фабричные трубы. Харьков! Пора слать туда наши разъезды.
В трудные моменты боя нас выручали сорокапятки, шедшие в порядках пехоты (те самые орудия в 45 мм, которые в канун войны маршал Кулик и Сталин указали снять с производства), – именно эти пушки и стали нашей «палочкой-выручалочкой» в годы войны. Прекрасные наводчики-казахи с их острым зрением степных жителей раз за разом отмечали точные попадания.
– Жаксы, жаксы… о, бек жаксы! – восклицали казахи.
15 мая Клейст южнее Барвенкова уже разворачивал свою танковую армаду, а маршал авиации Вольфрам Рихтгофен поднял в небо воздушный флот, который выстраивал над нашими войсками «небесную постель», обстреливая все живое, в строю «дикой свиньи» клином врезался в наши слабые авиационные звенья… Но любой натиск врага маршал Тимошенко не считал наступлением, расценивая его как жесткую оборону:
146 
