Последние отзывы

  182  

— Разве мы можем предвидеть последствия своих поступков?

— Конечно, нет. Не всегда. Мы должны жить и строить свой мир, согласуясь со своими желаниями. Просто старайся побольше думать о том, что с тобой происходит и почему. И будь готова к любым неожиданностям, — сказала Ливия, а после прибавила: — Не беспокойся, я поговорю с отцом. Надеюсь, он даст тебе время для размышлений и не станет неволить.

Завершив туалет, Ливия наскоро перекусила и отправилась на поиски мужа. Он был в таблинии, и там же находился Луций-младший. Последние дни Луций-старший неважно себя чувствовал — побаливало сердце — и потому не выходил из дома. Зато теперь он мог вдоволь поговорить и позаниматься с сыном. Мальчик почти оправился после смерти Марка Ливия, в доме снова слышался его веселый смех.

Ливия услышала спокойный голос мужа.

— Право есть воплощение власти. У великого государства должны быть великие законы.

— Это и называется справедливостью? — немедленно спросил мальчик.

— Да, если учесть, что справедливость может быть понята по-разному. Нельзя забывать о том, что право, общее для всех народов, не есть римское право. Рим установил свои законы, законы подчинения, благодаря силе.

— А если говорить об отдельном человеке, отец?

— Здесь стоит вспомнить о «природном разуме». Есть нечто, заложенное в каждом из нас изначально, от природы, то, через что мы просто не в силах переступить.

— Но ведь существуют насильники, воры, убийцы!

— Да. Конечно, было бы лучше, если б все люди имели правильный разум. К сожалению, мир несовершенен. Для того и созданы законы, призывающие карать тех, кто виновен в преступлениях!

В этот момент Ливия отодвинула занавеску и вошла в таблиний.

— Я искала тебя, — сказала она мужу.

Потом улыбнулась сыну, а тот улыбнулся ей. Он казался таким прелестным! О нет, этот мальчик никогда не будет так красив, как, скажем, Карион или… Гай Эмилий. Но… в его лице всегда присутствовала особая, глубокая, янтарная ясность, глаза и улыбка излучали не замутненный ничем свет жизнерадостности и любви к окружающему миру.

— Мне нравятся вопросы, которые он задает. — Луций кивнул на мальчика. — В нем чувствуется живой ум, и он умеет смотреть на вещи с разных сторон. Ну, иди! — Он легонько подтолкнул сына. — Продолжим в следующий раз.

— Знаешь, — задумчиво произнесла Ливия, когда мальчик скрылся из виду, — странно, что ты ничего не сказал о совести.

Луций усмехнулся уголками губ.

— Он должен понимать, что все-таки лучше надеяться не на совесть, а на законы. Слишком мало людей руководствуется ею. Пусть уж лучше верит в силу государства, а не в человеческую справедливость.

Ливия ничего не сказала в ответ. Вместо этого заметила:

— Я пришла поговорить об Асконии.

— Прямо сейчас?

— Да.

Он пристально посмотрел на жену. Взгляд серых глаз Луция казался подернутым невидимой пленкой, он никогда не пропускал внутрь, и было почти невозможно угадать, что чувствует этот человек, о чем думает в данный момент.

— Хорошо, — согласился он. — Только здесь душновато, давай пройдем в перистиль.

Там не было ветра, но воздух освежали холодные струи фонтана. Луций и Ливия сели на скамью. Женщина заметила, что муж неважно выглядит — он был бледнее обычного, лицо казалось одутловатым, под глазами лежали темные круги. Она подумала, не отложить ли разговор, но Луций начал первым:

— Что ты хотела сказать? Признаться, я сам собирался поговорить с тобой.

— Это касается Асконии. Почему ты не сообщил мне о своем решении?

— Я знал, что ты станешь возражать, — спокойно отвечал Луций.

— Да. Ты даже не спросил Асконию о том, хочет ли она вступать в этот брак!

— А что она могла ответить? И на что бы это повлияло? Ты учишь ее не тому, чему мать должна учить молодую девушку. Нужно было объяснить ей, что женское начало созидающе, а роль жены, хотя и трудна, но почетна. А ты толковала ей о любви.

Он говорил без тени возмущения, терпеливо, даже мягко. Понимающе. И все же Ливий почудилось, будто в его тоне есть тень снисхождения к ней как к существу неразумному, в чем-то даже ущербному.

— Ошибаешься. Я никогда не говорила с Асконией о любви. А зря. — Она сделала паузу. — Послушай, Луций, одно время меня мучил вопрос, а любишь ли ты меня? Я никак не могла понять тебя, природу твоих жизненных принципов и поступков. А потом вдруг подумала: это как у Платона — чтобы познать мир, надо выделить идею, которая его пронизывает. Ты всегда стремился к одному — к достижению как можно более значимого положения в обществе. Ты просто никогда не задумывался о любви!

  182