Особенно,... 
47 
прорыв южнее и северо-западнее Витебска, выход к реке Западная Двина; прорыв на оршанском направлении; прорыв на могилевском направлении; прорыв на бобруйском направлении.
В течение нескольких дней немцы сдали восемь городов: Витебск, Жлобин, Оршу, Могилев, Шклов, Быхов, Бобруйск и Осиповичи. Советская Армия стояла уже на подступах к столице Белорусской ССР — Минску…
Собираясь в блиндажах вокруг печурок, завешанных мокрыми носками и портянками, от которых исходил одуряющий запах, горные егеря хмуро переговаривались:
— Да, если и у нас, в нашем Лапланде, будет такой же удар, как в Белоруссии, то…
И они испуганно замолкали, оглядываясь на дверь, откуда мог появиться офицер. А кто-нибудь посмелее добавлял:
— Хорошо, что хоть англичане с американцами топчутся во Франции на одном месте…
В один из этих дней, напряжение которых ощущалось даже в каземате, капрал Теппо Ориккайнен вовсе не получил обеда. Давно прогремел в коридоре лагун с. плескавшимся в нем супом, а окошечко в двери камеры не откинулось, и рука охранника не поставила перед арестантом миску с похлебкой.
Финский капрал зябко ежился в своем мундирчике с оторванными погонами, потом голод взял свое, и он стал стучать в дверь. Ориккайнен стучал долго, стучал кулаком и табуретом, но его словно не слышали.
Наконец пришел охранник.
— Тебе чего? — грубо спросил он.
— Халуайсин сюода. Антакаа минуллэ пайваллисаннос!..
Рукой, подносимой ко рту, он показал, что не обедал сегодня и требует свою порцию.
— Ах, ты не жра-а-л, — протянул гитлеровец. — Вон оно что!
Держа на пальце тяжелую связку монастырских ключей (камеры размещались в кельях русского монастыря), охранник покачивал ею в такт своим словам.
— Так, значит, ты, рыжий, не обедал сегодня?.. Так, так…
И вдруг, сильно размахнувшись, он ударил капрала ключами по лицу:
— На, получи свою «пайваллисаннос»!.. А вот еще! Это за твоих курносых братьев, которые сдали русским Кондопогу!.. А это за Петрозаводск, который они просто подарили большевикам! Ну как, нажрался?..
По избитому лицу капрала текла кровь.
— Рыжие сволочи! — злобно сказал охранник, закрывая дверь. — Еще договоры вздумали с нами заключать!..
…Опасения Франца Яунзена оказались верными: новый военный договор, заключенный между Германией и Финляндией, оказался мертворожденным. Он умер, еще не успев родиться.
На севере назревали великие события.
Но события не те, о которых говорил лейтенант Рикко Суттинен, а те, о которых мечтал капрал Теппо Ориккайнен, мечтала вся страна Суоми — страна озерная, дикая, неуютная…
»Вот мы и поругались!»
— Я тебе запрещаю писать ему письма, ты слышишь? И кого? Кого, спрашивается, ты выбрала в свои корреспонденты?
Варенька смотрела в окно: на другом берегу залива зеленели мхами проплешины высоких сопок, пенилась полоса прибоя, а на самой вершине скалы стоял какой-то человек и бесстрашно заглядывал в пропасть.
— Вот ты бы не смог так, — сказала Варенька.
— Как? — спросил Пеклеванный, подходя к ней.
— А вот так… Стоять и смотреть…
— Ну, а чего же тут такого?
— Не спорь, Артем, ты не мог бы. Ведь ты бываешь смел только тогда, когда за твоей смелостью наблюдают другие. А этот человек на скале смел просто так. Для себя… Она повернулась к нему, спросила:
— Так что ты сказал про Мордвинова?
— Ты уже слышала.
— А ты повтори.
— Могу… Твой Мордвинов — необразованный дикарь.
— Ах, только и всего?
— Деревенщина, — закончил Пеклеванный и снова стал нервно расхаживать по комнате…
Эта комната была не их комнатой — в ней жил один офицер с «Летучего», и сегодня утром Артем попросил у него ключ. «Слушай, — сказал он ему, — ты все равно на вахте, а мне надо кое с кем встретиться…»
«И вот встретились! — злобно раздумывал Артем, вышагивая по комнате. — Через полчаса надо возвращаться на эсминец, а мы только и делаем, что ругаемся…»
— Слушай, Варька, — как можно беззаботнее сказал он, посмотрев на часы, — хватит ругаться! Ей-богу, плевал я на этого Мордвинова… Скажи мне хоть раз, что ты меня любишь по-прежнему…
«Мы ругаемся, — думала в свою очередь Варенька. — Мы ругаемся, пожалуй, впервые за все это время. Он не желает слышать имени Мордвинова, но — дурак! — пойми, что не будь этого человека, и мы бы никогда с тобой не встретились…»
Пеклеванный сел на подоконник, обняв ее за плечи.
47 
