Горе утраты Тары было предельно простым. У нее не было причин для обиды, недоумения, протеста. Она сделала все, что могла. Она была со своей матерью до самого ее смертного часа, человеческое достоинство Тары не вступало в противоречие с дочерним долгом, и стыдиться себя ей не приходилось. Такую скорбь Рэнд готов был почесть за счастье, а Тара плакала.
Безусловно, между людьми могут быть несложные отношения, но Рэнд не верил, что способен на них. Он просто задался целью пережить вынужденное общение с Тарой без того, чтобы на что-то решиться, поскольку любое отклонение-от прямого курса одиночного следования по жизни было для него равносильно слепому кружению и плутанию по дебрям нестерпимости.
— Пять часов, — зевнув от одной мысли о такой рани, констатировал Рэнд, входя на кухню утром четверга. — Ты почему так рано встала? — спросил он, потирая затылок.
— Доброе утро, — отозвалась она в неправдоподобно приподнятом настроении. — Прости, если разбудила. Раньше твой сон не отличался чуткостью. Ты, возможно, не помнишь, но я всегда была жаворонком… Садись и позавтракай, Рэнд. А вот и кофе! И не забывай, что сегодня насыщенный день. Много работы в офисе, а вечером — коктейль и вечеринка.
— Хотя бы за завтраком избавь меня от производственных тонкостей. Мой рабочий день начинается в девять. А до этого — ни единого напоминания. Поняла? — с нарочитой суровостью потребовал Рэнд, усаживаясь за стол. — Вилка где?
— А я забыла положить? Прости… Верхний ящичек слева от посудомоечной машины, — бегло проинформировала его хозяйка, сопроводив объяснение жестом.
Рэнд добыл вилку и с хмурым видом принялся есть. Распробовав ее стряпню и не найдя, к чему еще придраться, он изрек:
— Если ты думаешь, что все мечтают о такой дребедени, как милые семейные завтраки, то должен тебя разочаровать. Я к числу, сих блаженных пуритан не отношусь… Моя заинтересованность в тебе не выходит за границы спальни, и уж тем более не распространяется на детские комнаты.
— Я знаю. Стоит ли все время об этом напоминать?
— Просто я должен был убедиться, что ты все адекватно оцениваешь.
— Тебе не нравится, как я готовлю? — шутливо поинтересовалась девушка.
Рэнд вмиг напрягся и отложил вилку. Основательно прожевав очередной кусок, он проглотил, а затем поднял на нее глаза, во взгляде которых читалась скука.
— Тара, мне не нравится не твоя стряпня! Готовишь ты недурно. Мне претит мысль, что ты так же могла шептать имя Эверетта, как шепчешь мое имя, чувствуя меня в себе. И только-то, — пресно проговорил он.
— Рэнд, я много раз говорила тебе и еще раз повторю: никогда я не спала с Эвереттом. Никогда, — отрывисто произнесла Тара.
— Ну, что такое слова, и стоит ли на них полагаться? Ты твердила, будто любишь меня и мечтаешь родить от меня ребенка. Потом ты заявила, что это было не признание, а так, побочное действие сексуального удовлетворения. Теперь ты уверяешь меня в том, что не была любовницей Эверетта. А что, спрашивается, делать женщине в спальне старого сластолюбца, который помимо прочего является ее боссом?
Тара приоткрыла рот с намерением ответить ему на этот вопрос, однако, так и не решившись, закрыла его и сосредоточилась на тотчас опротивевшем завтраке.
Рэнд ухмыльнулся — победоносно и обличительно.
— Я не лгала, — буркнула Тара, не поднимая глаз.
— Ложь — понятие относительное, а что до правды, то я сомневаюсь, что она вообще существует без примесей лукавства. Пусть тебя вообще не тревожит мое мнение. Наши отношения от этого не зависят, поскольку строятся не на доверии, и это хорошо. Спасибо за завтрак. Все было очень вкусно. Встретимся в офисе, — выпалил он, поспешно поднимаясь из-за стола.
— Идея обретает формы?
— Привет, Патрисия, — поздоровалась Тара Энтони с Патрисией Поттсмит.
Семь лет назад, когда Тара только пришла в компанию, Патрисия была руководителем кадрового отдела «Круизных линий Кинкейд». Но, будучи весьма амбициозной сотрудницей, она очень скоро вознеслась до должности вице президента «Рандеву-Лайн». Даже для мужчины, продвижение которых по карьерной лестнице традиционно более стремительно, эта женщина обрастала достижениями чересчур стремительно. Тара подозревала, что это стало возможным не столько в силу ее высокого профессионализма, сколько благодаря неуемным аппетитам и отсутствию щепетильности.