Последние отзывы

  93  

Он отошел к шкафу, поймавшему пулю, заметив, как сторож делает знаки шефу. Как только они вышли в коридор, Береговой, якобы осматривая кабинет, в котором находились Галина с отцом, добрался до двери и приоткрыл ее. Повезло, он услышал шепот Валерьяна Юрьевича:

– Точно? Ты не ошибся?

– Нет, я ж его машину знаю, – свистящим шепотом докладывал сторож. – Мирон, Валерьян Юрьевич, Мирон.

– Ты его видел за рулем?

– Так уже смеркалось, кто за рулем, я не рассмотрел, но машину узнал.

– Ты вот что... помалкивай, ладно? И обо мне никому ни слова.

– Могила! Валерьян Юрьевич, я ж для вас...

Береговой усмехнулся: папа покрывает сыновей. Или отказывается верить в их подлость, или отцовские чувства взяли верх, поэтому не хочет сдавать детишек. Но ситуация уже не зависит от него.

Приехал криминалист, занялся пулями. Он вычислил, откуда стреляли. Выяснив, как повел себя Панасоник, который упал после второго выстрела на пол, подал ценную идею. Короче, по его совету нового «дирехтора» увезли на «Скорой» в больницу, а распространить слух, будто Панасоника смертельно ранили, взялся сторож, одновременно давший клятву держать язык за зубами. Разумеется, в больнице, если у докторов справятся о здоровье Панасоника, будут говорить, что положение безнадежно. Такому повороту «раненый» не обрадовался, у него же бражка подошла, пора продукт изготовлять, обещал из собственного дома, казавшегося ему надежной защитой, ни шагу не делать, но упрямца убедили отдохнуть в больнице.

Словно юноша, влюбившийся первый раз, Валерьян Юрьевич целовал Галину с упоением, на какое, думал, уже не способен. Впрочем, он на самом деле чувствовал себя юнцом, у которого в избытке энергии и сил, длинная жизнь впереди, полно надежд и планов, исчез страх начинать все сначала. Почувствовав страх смерти, он каждый час проживал смачно, мечтал: когда освободится из вынужденного плена, так и продолжит жить. В такие минуты время не замечаешь, оно проносится быстрее, чем обычно. Не успел Валерьян Юрьевич насладиться полной свободой, когда не надо шептать, следить, чтоб не слишком софа скрипела, прислушиваться к храпу Панасоника, как наступил рассвет.

– Эх, Галка, Галка... – сжимая ее ручищами, счастливо произнес Валерьян Юрьевич, она только ойкнула:

– Задушишь, бешеный.

– И задушу, если откажешь мне.

– Да отказа ты как раз не получаешь, замучил.

– Я не про то. Замуж пойдешь за меня?

– Ты не развелся.

– Пф! В два счета разведусь, дай только срок. А пока суд да дело, переселишься ко мне сразу же, дом у меня... нам хорошо там будет, обещаю.

Галина приподнялась, в ее глазах искрились смешинки:

– Не врешь?

– Зуб даю.

– А я соглашусь. Вот будет смеху.

– Какой смех? Почему?

– Валерьян Юрьевич вместо молодой жены взял старую бабу. Смешно.

– Смешно было, когда я, дурак старый, женился на Светке. Назло детям женился, чтоб позлить их, а сделал себе хуже.

– И меня берешь, чтобы злить их?

– Нет, – протянул Валерьян Юрьевич. – Тебя беру потому, что... оладьи мне твои нравятся. И вареники.

Галину накрыл приступ хохота, она откинулась на подушку и никак в себя не могла прийти.

– И нравится, что ты хохотушка, – дополнил он, одеваясь.

– Куда ты? – всполошилась Галина.

– Я... я сейчас.

Валерьян Юрьевич нарвал у соседей цветов – очень уж хотелось сделать приятное Галине, вернулся и положил на ее колени букет.

– Где взял? – рассмеявшись, спросила Галина.

– За забором.

– Украл? У соседей?

– Просто сорвал. Потом отдам деньги...

Галина обхватила руками его шею, при этом смеялась, смеялась, как ненормальная. Даже когда Валерьян Юрьевич целовал ее в губы, она продолжала смеяться. Веселая.

Гаррик долго караулил Валерьяна Юрьевича, но вчера тот поздно приехал, не удалось его сфотографировать. Мобильник вечером и ночью дает вспышку, как отключить ее, да и отключается ли она, Гаррик не знал. А спозаранок он караулил Валерьяна Юрьевича, притаившись за кустами и держа в поле зрения входную дверь. Дождался. Сделал несколько снимков и во флигель пошел досыпать. Кинув на Дрозда презрительный взгляд, Гаррик улегся на кровать, сон не шел, он думал о напарнике. Дрозда было трудно узнать, раньше он тоже особой храбростью не отличался, а теперь шороха за окном стал пугаться. Гаррик спрашивал, мол, у тебя случайно не сносит башню, чего трясешься? А он: уедем да уедем. Гаррик убеждал напарника: здесь их ни один легавый не найдет, помогало мало, главное, Дрозд не говорил о причинах своей придурковатости.

  93