119 
Решив без особой нужды не утруждать капризную память, Пархавиэль направился в кухню. Он нашел Матуса в дальнем углу кладовки. Некогда важный и довольный собой гном стоял на четвереньках и извергал в пустую кастрюлю то ли вчерашний ужин, то ли сегодняшний завтрак.
– Эти гномы, кто они?! – спросил Зингершульцо, выбрав удобный момент, когда рот корчмаря был свободен, и бесцеремонно приподнял его за ворот дорогой рубахи.
– Они… они служат Карлу, – заикаясь, пролепетал обессиленный Матус.
– Кто они?! – настаивал Пархавиэль, поднимая тело корчмаря все выше и выше. – Говори, жабеныш, а то позавтракаешь из кастрюли! Что значат их татуировки: череп и кирка?!
– Армия Сегиля, – пролепетал толстяк, задыхаясь и едва не теряя сознание.
Пальцы Пархавиэля отпустили ворот. Цель была достигнута, он получил ответ на вопрос, а сводить личные счеты у него желания не было. Повергнутый, морально униженный противник был жалок, об него не хотелось пачкать руки, как в буквальном, так и в переносном смысле. Небрежно оттолкнув от себя перепачканную тушу трактирщика, Пархавиэль быстро пошел прочь.
– Постой! – раздался позади жалобный стон. – Там в зале тело, избавься от него, плачу пятьдесят золотых!
– Сам возись! – сплюнув на пол, ответил Пархавиэль и вышел, громко хлопнув на прощание дверью.
Эйфория победы вскоре прошла, остались лишь затянутое темной пеленой неизвестности будущее и вопросы, на которые, сколько Пархавиэль ни ломал голову, так и не смог найти ответов. Присутствие в столице членов бывшей банды Сегиля ничуть не смутило гнома. Должны же были они куда-то податься после гибели вожака? К счастью, их интересы не пересекались, а нынешний предводитель шайки, Карл, был по отношению к Зингершульцо весьма лояльно настроен. Далеко не каждому главарю хватило бы духу не мстить за убийство своего солдата, тем более совершенное прямо у него на глазах. Однако факт, что седобородый главарь признал в нем бывшего караванщика, весьма настораживал ставшего за последнее время мнительным гнома.
«Конечно, на „наземника“ я не похож, – размышлял Пархавиэль, – но я мог быть, как они, изгоем или беглым каторжником. Главарь же говорил так уверенно, как будто знал обо мне все».
Поглощенный раздумьями Зингершульцо не заметил, как выбрался из толчеи узких улочек и оказался на довольно безлюдной для разгара дня набережной. Сильный порыв ветра с реки и топот конских копыт по булыжной мостовой оторвали Пархавиэля от бессмысленных размышлений. Теряться в догадках можно до бесконечности, а вот предположения строятся на реальных фактах, которых у гнома, увы, не было.
Облокотившись о невысокий каменный парапет, Пархавиэль подставил дувшему с реки ветру разгоряченный лоб и от нечего делать стал наблюдать за движением по синей глади весельных лодок и небольших одномачтовых парусников. Белые пенные барашки быстро неслись по поверхности темно-синей воды. Плавные перекаты волн и их тихое шлепанье о каменный парапет усыпляли гнома, заставляли его наслаждаться величественным видом слияния в единое целое городского с речным простором и не ломать голову по пустякам.
И вот, когда уже отяжелевшие веки слипались, а в ушах зазвучал приятный, монотонный гул, похожий на раскатистое звучание махаканских труб, спина и левое плечо Пархавиэля ощутили сильный, скользящий удар. Борт стремительно промчавшейся мимо кареты едва коснулся Зингершульцо, но толчка разогнавшегося экипажа оказалось достаточно, чтобы сбить с ног зазевавшегося гнома и чуть ли не перекинуть его за парапет.
Чертыхаясь и осыпая проклятиями сумасшедшего возницу, Пархавиэль поднялся с мостовой. Его шатало, ныли плечо и ушибленный бок, кожа штанов вмиг стала мокрой и прилипла к содранным в кровь коленям. В глазах двоилось, но гном крепко сжал ладонями виски и все-таки сфокусировал взгляд. Кони пронеслись еще шагов сорок и остановили карету обидчика перед крыльцом маленького одноэтажного особняка.
Желание преподать урок нахалу на козлах оказалось куда сильнее, чем боль пустяковых ран. Крепко сжав зубы и держась обеими руками за отбитую поясницу, гном медленно заковылял вперед. В прищуренных глазах Пархавиэля горели огоньки ненависти и азарта: он надеялся добраться до кучера до того, как из домика выйдет какой-нибудь степенный господин и лишит его возможности поквитаться с нерадивым слугой.
Чем быстрее двигался гном, тем меньше болели ушибы. До заветной цели оставалось уже не более десяти шагов, как дверь дома распахнулась, и на пороге показался молодой господин в сопровождении красивой дамы.
119 
