Но я этому уже не удивляюсь и вместе с остальными военнопленными бегу на построение. Вокруг собаки гавкают, подгоняют типа… А когда все построились на плац въехала машина и стоящий в ней лощенного вида мужик в гестаповской форме, объявил что сейчас будет идти набор в предатели. Предателям обещались новые ботинки, изготовленная с применением нанотехнологий униформа и оплата в свободно конвертируемой валюте. А несогласных — в расход. Строй оборванцев, одетых в старые советские гимнастерки, понуро молчал и не рвался принять столь заманчивое предложение. Тогда немец толкнул речь что, мол, дело наше все равно проиграно, так что просто так помирать — смысла нет. Говорил красиво и вообще — сильно напоминали виденное по телику выступление Емцова, когда тот свежесозданную партию презентовал. Тот так же про возрождение и новую, истинно демократическую линию заливал.
А потом гестаповец замолк и стал прохаживаться вдоль строя, похлопывая стеком по голенищу начищенного до блеска сапога. Ну, прямо как в кино. Ходил, ходил и вдруг, остановившись напротив меня, просиял и обрадовано воскликнул:
— Вот тебя-то я и искал! Ты же все равно не веришь, что это быдло сможет хоть когда-то победить! Да и вообще ты не отсюда, поэтому какая тебе разница? Соглашайся! В люди выбьешься!
Я от подобного предложения охренел. Да и стыдно было — спасу нет! Перед остальными, стоящими в строю стыдно. А вдруг они действительно подумают, что я готов принять предложение этого козла? И тоскливо тоже было, так как просто отказ меня не реабилитирует. В собственных глазах не реабилитирует, так как чтобы остаться самим собой, нужно не блеять "нет, не согласная я", а валить фрица наглухо. Ну а потом, разумеется, охранники будут валить меня. Да и черт с ним, хоть помру человеком!
А так как улыбающийся немец в ожидании ответа стоял практически вплотную, то я его убил. Просто взял и убил, ударив в нос, вгоняя осколки носового хряща прямо в мозг. А потом, бросился на стоящих неподалеку охранников, желая завладеть оружием и продать жизнь подороже. Но почему-то между мной и охраной вдруг образовалась целая свора здоровенных овчарок, которые с громким лаем бросились навстречу…
***
Из сна я вынырнул тяжело дышащий и мокрый как мышь, даже не сразу поняв что проснулся. Так как собаки действительно лаяли. Громко, истерично, с привизгом. Чертыхнувшись, глянул на часы — пять тридцать. Блин, еще полчаса можно было бы дрыхнуть. Хотя, какой там сон после приснившейся хрени! Да и хозяева похоже встали… Вон, кто-то в прихожей ведром громыхнул и чуть позже, мягко хлопнул дверью. До ветра, наверное, двинул… Так что и мне надо вставать. Быстро одевшись, я тоже было поперся на улицу и тут выяснилось, что собаки гавкали не зря, так как буквально в дверях, на веранде, столкнулся с Алексеем, который тащил на плече какого-то человека. А сзади них виднелась еще одна фигура. Я даже спросить ничего не успел, как подошедшая с керосинкой Мария, которая была закутана в какой-то плед, осветила вошедших. Япона мама! Да это же наши старые знакомые! "Колхозники"! Те, которые Анатолий и Настя! Но Толик сутки назад выглядел гораздо бодрее и у него из бушлата не торчал клочок окровавленной ваты, который явно указывал место выхода пули.
Лешка же, увидев меня, прошипел:
— Держи, а я пока их машину внутрь загоню и ворота закрою.
После чего, спихнув закатывающего глаза Анатолия, метнулся обратно, в темноту двора, попутно прикрикнув на собак. Я, подхватив раненого, спросил у Насти:
— Куда его?
Та, сразу поняв, о чем вопрос, тут же ответила:
— В плечо. Кость вроде не задета, но крови много потерял. Я перевязала, только толку от этой перевязки… В аптечке бинт всего один был… И жгут не наложишь…
— Ясно — кивнув, я обратился к жене Ванина — Мария, глянь чтобы дети из комнаты не выходили, а потом подходи к нам. Мы его сейчас на диван определим…
Шустрая Мария, пока мы тащили Толика в дом успела метнуться к детям, потом вернуться и зажечь еще одну керосинку в большой комнате. Электричество тут давали только ночью и под утро вырубали, так что газовая или керосиновая лампа стала непременным атрибутом каждого дома. Но светил этот раритет достаточно ярко, поэтому вполне можно было заняться осмотром раненого.
Пока мы его осторожно вытряхивали из одежды, безбожно покромсав ножницами бушлат и свитер, я продолжал допрос Насти:
— Хвоста не было?