Последние отзывы

  102  

Когда первого викинга столкнули с зубчатого парапета, и его тело, извиваясь, стало раскачиваться на веревке, норманны разразились страшными проклятиями. Иные даже рыдали в голос, не стыдясь слез, другие выли по-волчьи, третьи выкрикивали угрозы. Некоторые же точно оцепенели. Полыхающими глазами взирали, как один за другим падают со стены их товарищи, как извиваются, сучат ногами и замирают, а дух их оседает в сырое безрадостное царство мертвых Хель, где никогда нет места подвигам.

Последним к зубьям подтащили Бьерна. Он был бледен, скрипел зубами, превозмогая боль в раненой ноге. Но, как и всякий викинг, пытался выказать свое пренебрежение к смерти. Насмехался в лица тащивших его франков.

– Смерть – я хоть избавлюсь от боли в ноге. Ну же, не толкайтесь. Ха, вижу, вам и четырем трудновато справиться с раненым викингом.

Его почти установили меж зубцов стены, когда он увидел Снэфрид. Глядел ей в лицо с презрительной улыбкой и сказал ей свою последнюю вису на их общем языке:

• Белой Ведьме, что корону раньше на челе носила,
• Быть собакою у франков – все, что в жизни ей осталось.
• Быть прислугой у крещеных, с сердцем, полным росы горя,^[44]
• Вспоминать о днях прошедших, когда чтили клены копий^[45]
• Ту, что честь уж потеряла, и…

Он не закончил вису, как Снэфрид выхватила копье у стражника и толкнула древком скальда в спину. Каким-то чудом, покачиваясь, он все еще удержался на краю стены. Крикнул куда-то вперед:

– Ру, Эмма передала, что…

Он не успел докончить фразу, как Снэфрид, с диким рычанием налегла на копье, и новый толчок опрокинул скальда со стены. Веревка натянулась до предела, и тело Бьерна забилось в последних конвульсиях. Он так и раскачивался вдоль кладки стены, пока последняя дрожь не прошла по телу, и он застыл, выпрямившись, склонив набок светловолосую безжизненную голову.

Ролло потемневшими глазами глядел на тело друга. Потом зажмурился, сгорбился в седле. Но лишь на миг. Резко выпрямился. Он видел, что его люди доведены до предела, что они готовы кинуться на беспорядочный, панический штурм. И он не мог допустить этого. Он уже и так потерял многих при взятии нижнего города, а теперь, когда впереди неприступно взмывала гранитная стена римской кладки… Нет, бессмысленная гибель его людей ни к чему не приведет.

– Назад! – крикнул он, рывком пришпорил Глада, вынесся вперед, сдерживая глухо рычащую, двигающуюся к городу толпу викингов. – Назад, ибо клянусь богами Асгарда, что зарублю каждого, кто сделает еще хоть шаг.

Понадобилась вся его воля, все присутствие духа, чтобы удержать норманнов в повиновении.

Франки тоже наблюдали за вражеским войском со стены. Они были наготове. Кипели котлы со смолой, черный дым поднимался к небу. Ги носился по стене, отдавая приказы. Когда увидел, что норманны отходят, даже не поверил своим глазам.

– Этот Ролло не дурак, – произнес поднявшийся на куртину^[46] стены Далмаций. – Он знает, что штурм сейчас ни к чему не приведет. Однако, клянусь крестами, нам недолго осталось тешиться передышкой.

– Преподобный Далмаций, – резко повернулся к нему Ги. – Какого черта медлит наш светлейший герцог?! Ведь, если не ошибаюсь, прошли все сроки, как он должен быть здесь…

Далмаций кривился от боли в шишке на лбу. Вокруг нее образовалась опухоль и нависла над глазом. Запах от Далмация шел нездоровый.

– Как в городе с оспой? – не отвечая, спросил он.

– С Божьей помощью, все обойдется.

– Вот-вот, – пробормотал Далмаций, – с Божьей помощью. На Бога нам следует уповать и в борьбе с этими нормандскими волками. Ибо я не знаю, что отвечать тебе. Роберт Нейстрийский, принц Рауль, Вермандуа и Эбль Пуатье – все они уже должны быть здесь. И раз никого нет…

– Но, святые угодники!.. – спешил Ги. – Мы с отцом Гвальтельмом считали, что вы знаете, что делать.

– Знаю, – облизнул потрескавшиеся губы Далмаций. – Нам надо обороняться. Ибо эти варвары не пощадят никого. Ну, ну, не гляди так, анжуец. У нас еще есть чудотворное покрывало Богоматери – и оно защитит нас от норманнов.

В голове его словно стрельнуло. Он схватился за нее и несколько минут глухо стонал.

– Думаю, вам полегчает, если вскрыть опухоль ножом, – заметил Ги, но в голосе его была столь странная интонация, что Далмаций, превозмогая боль, пригляделся к нему.

– Думаю, сам ты не собираешься это делать. А то, клянусь спасением души, у тебя сейчас такие глаза, что ты скорее пронзишь мне мозг, чем захочешь помочь.

  102