Последние отзывы

  4  

В глазах Гунхарда загорелся фанатичный блеск. Франкон же, наоборот, словно поник. Он не желал сообщать этому посланнику Реймского архиепископа, что в душе симпатизирует и рыжей Эмме, и Роллону, что переживает за них, радуясь, что они, наконец-то, смогли соединиться, но и одновременно скорбит об их слепоте, не дающей им понять, что языческий союз не будет признан ни в одном из окружающих их христианских княжеств и что, даже если Эмма и родит Роллону наследника, он будет считаться не более, чем очередным бастардом Ру, а, следовательно, его не будут почитать законным продолжателем династии завоевателя, который – тут уж епископ Руанский ни на йоту не сомневался – вполне достоин того, чтобы навсегда оставить за собою землю, которой он управлял столь мудро и талантливо.

– Нам остается лишь уповать на время, – смиренно возвел очи горе епископ Франкон. – Мы все во власти Божьей… И кто знает, может, Эмма Птичка достаточно крепка в своей вере и все же постарается спасти душу язычника Роллона. Ибо – видит Бог! – он достоин этого.

Весь остаток ночи преподобный Франкон долго и самозабвенно молился, чтобы сказанное им стало явным.

Однако когда епископ встретился с Эммой из Байе, он держался с ней сурово. Это произошло лишь через десять дней после свадебного языческого пира, в дни празднования Пасхи.

Франкон заметил, что, став правительницей, Эмма, хоть и не спешит встретиться с ним, но совершает много хороших поступков, как и подобает доброй христианке.

Она пожертвовала многие драгоценности из свадебных даров на ремонт церквей в Руане, она выпросила у Ролло право устроить богадельню при строящемся монастыре Святого Годара. Да и само то, что правительница Нормандии была христианкой, благотворно влияло на крещеных норманнов, и они чаще стали посещать христианские храмы. Когда же настал день Светлого Христова Воскресения, Эмма явилась в храм Святого Мартина с целым отрядом крещеных викингов и даже Ролло привела.

Язычник какое-то время с интересом следил за службой, потом стал зевать, а в самый ответственный момент, когда все в полной тишине опустились на колени, а Франкон поднял просфору, символизирующую Агнца, раздалось мерное позвякивание шпор о плиты собора – это Ролло, окончательно устав от службы, покидал церковь.

– Он не должен был этого делать! – громко возмущалась Эмма, когда после мессы она прошла с Франконом в пустой скрипторий и теперь гневно металась среди пюпитров, порой машинально сдвигая восковые таблички с записями, задевая горки шуршащих свитков. – Он обещал мне, что будет вести себя пристойно!

Тучный Франкон, все еще в нарядной, расшитой жемчугом ризе, сидел на резной скамье в нише окна, задумчиво перебирая четки, и наблюдал за Эммой. Она осталась такой же порывистой и нетерпеливой, однако перемены, происшедшие в ее жизни, все же оставили на Птичке из Байе свой отпечаток – что-то более женственное, мягкое проступало в чертах лица, появилась изящная плавность в движениях, исчезла сердитая затравленность во взгляде. Даже в том, как она гордо несла свою небольшую аккуратную головку, уже не было строптивости, а сквозило некое благородство и достоинство.

– На каком ты месяце, Эмма? – вдруг просто спросил Франкон.

– Что?!

Она резко остановилась, потом потупилась, покраснела. Стала машинально оглаживать волосы.

– Весь Руан только и говорит, что о ребенке, какого я жду от Ролло, – смущенно, как бы оправдываясь, говорила она, – однако мне неловко, что вы так вот, в упор спрашиваете меня.

И через миг, выдохнув, добавила:

– На четвертом.

Она стояла перед ним тоненькая, как шелковинка, в платье из ярко-голубого фризского сукна с богато украшенным серебряной вышивкой оплечьем, с нашитыми драгоценными камнями, заменявшими нашейные украшения. Так же богато была украшена и широкая кайма свободных, длиной лишь до локтя рукавов, из-под которых спускались до запястья белоснежные узкие рукава нижней туники.

Широкий, сверкавший крупными драгоценными каменьями пояс подчеркивал все еще удивительно тонкую талию. Голову покрывала легкая белая вуаль, длинные концы которой были отброшены на плечи. Лоб украшал тонкий золотой обруч, украшенный над бровями блестящим, удивительно красивым камнем – сапфиром в форме звезды.

– Почему вы так на меня смотрите, преподобный отче?

Епископ вдруг смутился, поняв, что восхищенно любуется земной красотой своей духовной дочери. Воистину, одежда красит человека, хотя эта рыжая девушка всегда была дивно хороша – сливочно-белая кожа, тонкий прямой нос, нежные линии подбородка, точеная шея.

  4