106 
Переход в христианство, особенно в лютеранство, казался ли иным так «лёгок»? И сразу открывал все пути жизни. Слиозберг отмечает «почти массовое ренегатство» еврейской молодёжи [956], одно время. – Но и не случайно же оно виделось с еврейской стороны как тяжёлая измена, «премия за вероотступничество… Когда подумаешь, как много евреев противятся соблазну креститься, то невольно проникаешься уважением к этому несчастному народу» [957].
В давние века это было простодушие: деление людей на «наших» и «не наших» по признаку веры. В таком виде оно наследовалось и установлениями русского государства. Но на рубеже XX века российская государственная власть могла бы задуматься – о нравственной допустимости, да и о практическом смысле: ставить ли перед евреями смену веры условием получения жизненных благ?
И – какое приобретение это давало христианству?.. Многие обращения только и могли быть неискренними. (Да ещё и толкало иных на малоискренное оправдание: тогда «буду в состоянии приносить гораздо большую пользу своим соплеменникам» [958].)
Для тех евреев, которые получали права по государственной службе, «не было установлено каких-либо ограничений в отношении возведения их в потомственное дворянское достоинство» и получения орденов всех степеней. «Евреи обычно заносились беспрепятственно в родословные книги» [959]. А даже, как видим из переписи 1897, среди потомственных дворян 196 считало своим родным языком еврейский (среди личных дворян и чиновников – 3371) [960]. А из фабрикантов Бродских – были даже предводители дворянства Екатеринославской губернии.
Но с 70-х годов XIX века евреи встречали препятствия в назначении на государственные должности (с 1896 – еще строже); надо сказать, что и сами они не стремились к этой монотонной и малодоходной службе. Однако с 90-х годов евреи стали встречать препятствия и к общественной выборной службе.
В 1890 было издано новое Земское положение. Оно устраняло евреев от участил в земском самоуправлении – то есть в объёме не-городских пространств губернии и уездов: евреев «не допускать к участию в земских избирательных собраниях и съездах» [961] (а в западных губерниях тогда ещё и земства не было). Мотивировалось это тем, что условию реальной, живой и общественной связи с местной жизнью «не отвечают евреи, обыкновенно преследующие на почве общественной исключительно свои личные выгоды» [962]. В то же время: служить в земстве по найму, служащими, так называемым «третьим элементом» (который на годы вперёд и пронёс в земстве заряд радикализма) – евреям не было преграждено, и они служили многочисленно.
Земские ограничения не задели евреев внутренних губерний в заметной степени, ибо они жили большей частью в городах и больше заинтересованы были в управлении городском. Но в 1892 вышло и новое Городовое положение – и по нему евреи вообще лишались права избирать и быть избранными в качестве гласных в городские думы и управы, а также занимать в них ответственные должности, заведовать отраслями городского хозяйства и управления, – весьма и весьма чувствительное ограничение. Лишь в городах черты оседлости допуск евреев в гласные был разрешён, но и тут не больше одной десятой части состава думы, и то «по назначению» местной администрации, отбирающей из евреев-кандидатов, – порядок действительно унизительный. (И, как метко замечает Слиозберг, особенно для буржуазных отцов семейств: как они стали унижены перед собственной молодёжью, – можно ли оставаться лояльным такому правительству? [963]) «Более тяжёлого времени в истории русских евреев в России найти невозможно. Евреи вытеснились из всех завоёванных позиций» [964]. (Впрочем, в другом месте тот же автор довольно прозрачно говорит о подкупе чиновников министерства внутренних дел для действий в пользу евреев [965], – это сильно смягчало реальность эпохи.)
Да, еврейство России (3%) было несомненно притеснено гражданским неравноправием. Но видный кадет В.А. Маклаков напоминает нам, уже из послереволюционной эмиграции: «“Неравноправие” евреев естественно теряло свою остроту в государстве, где самая многочисленная часть народа [82%], основа благополучия России, молчаливое, серое, покорное крестьянство тоже стояло вне общего, для всех равного права» [966] – оставалось таким и после отмены крепостного права, уж не более отклоним был для него и военный призыв, не более доступно гимназическое и университетское образование, а того самоуправления, в котором оно нуждалось, волостного земства, – так и не получило до самой революции. – Послереволюционный эмигрант-еврей Д.О. Линский с горечью заключает и так: что сравнительно с наступившим советским «уравнением в бесправии всего населения России» – «неполноправие еврейского населения дореволюционного периода представляется недостижимым идеалом» [967].
956
Слиозберг, т. 2, с. 94.
957
В. Поссе. «Еврейское засилие» // Слово, СПб., 1909, 14 (27) марта, с. 2.
958
Слиозберг, т. 1, с. 198.
959
ЕЭ, т. 7, с. 34.
960
Общий свод по Империи результатов разработки данных первой всеобщей переписи населения, произведенной 28 января 1897 г., т. 2, СПб., 1905, с. 374-386.
961
ЕЭ*, т. 7, с. 763.
962
ЕЭ*, т. 2, с. 836.
963
Слиозберг, т. 3, с. 220.
964
Слиозберг, т. 1, с. 259.
965
Слиозберг, т. 2, с. 177-178.
966
В.Л. Маклаков. 1905-1906 годы // [Сб.] М. М. Винавер и русская общественность начала XX века. Париж, 1937, с. 63.
967
Д.О. Линский. О национальном самосознании русского еврея // Россия и евреи: Сб. 1 (далее – РиЕ) / Отечественное объединение русских евреев заграницей. Париж: YMCA-Press, 1978 [переизд. Берлин: Основа, 1924], с. 145.
106 
