Последние отзывы

  35  

Нельзя сказать, чтобы указ о еврейском рекрутстве Николаю удалось ввести без сопротивления. Напротив, сразу обнаружилась медлительность во всех звеньях исполнения. В совете министров шли споры, этично ли принять такую меру «к ограничению многолюдства евреев», «по признанному неприличию брать людьми за деньги», как выразился министр финансов Е.Ф. Канкрин. Кагалы прилагали все возможные старания, чтоб оградить еврейское население от этой грозящей меры или как-то отсрочить её. И когда раздражённый медлительностью Николай повелел в кратчайший срок представить ему окончательный доклад – «это распоряжение побудило, как видно, кагалы напрячь свою закулисную работу, чтобы задержать ход дела. И, как кажется, им удалось склонить кое-кого из чиновников на свою сторону». И… – «доклад не дошёл по назначению». В самой верхушке имперского аппарата «этот таинственный эпизод», заключает Ю.И. Гессен, «вряд ли [произошёл] без участия кагала». Доклад так не нашёлся и позже, и Николай, не дождавшись его, своим указом ввёл рекрутчину для евреев в 1827 [²⁹²]. (А с 1836 – равенство в получении орденов отличившимися евреями-солдатами [²⁹³].)

От рекрутства полностью освобождались «купцы всех гильдий, жители сельскохозяйственных колоний, цеховые мастера, механики на фабриках, раввины и все евреи, имевшие среднее или высшее образование» [²⁹⁴]. От того последовало стремление многих евреев-мещан постараться перевестись в купцы – а мещанское общество препятствовало уходу своих сочленов, «ибо это истощало податные и рекрутские силы общины». Купцы же старались уменьшить свою материальную ответственность за податные; уплаты мещан. Это обострило отношения между еврейским купечеством и еврейским мещанством – а «в ту пору: купечество, размножившееся и разбогатевшее, имело уже прочные связи в столичных кругах». Гродненский кагал возбудил ходатайство в Петербург о разделении еврейского народа на 4 «класса» – купцов, мещан, ремесленников и земледельцев, и чтобы каждый класс не отвечал за другой [²⁹⁵]. (В этой идее, поданной в начале 30-х годов от самих же кагалов, можно увидеть толчок к будущему николаевскому «разбору» 1840 года, столь угрозно воспринятому евреями.)

Проведение рекрутского набора в этой, для правительства безучётной и бесконтурной, еврейской массе было поручено – кагалам же. А кагал «обруши[л] всю тяжесть рекрутчины на спины неимущих», так как «уход из общины беднейших членов представлялся желательным, напротив, убыль состоятельных лиц – грозила общим разорением». И многие кагалы ходатайствовали перед губернскими властями (но получали отказы) о праве «не считаться с правилами об очередях», чтобы можно было сдавать «“праздношатающихся”, не платящих податей, нетерпимых за производимые беспорядки», с тем, чтобы «хозяева… несущие по обществу все тягости, [не] отдавали рекрут[ов] из своих семейств», – но и тем самым кагалы получали бы средство против членов общины [²⁹⁶].

Однако при введении среди евреев регулярной рекрутской повинности – подлежащие призыву мужчины стали утекать и не давались в полном числе. А тут ещё обнаружилось, что даже со значительным снижением требуемой с еврейских обществ денежной подати она всё равно продолжала поступать с большими недоимками. И в 1829 Николай I согласился с гродненским ходатайством, чтобы в некоторых губерниях брали еврейских рекрутов сверх развёрстки, в покрытие податных недоимок. («В 1830 был принят сенатский указ, по которому при призыве дополнительного рекрута-взрослого с кагала списывалась 1 тыс. рублей, ребёнка – 500 рублей» [²⁹⁷].) Правда, по причине чрезмерной в том ретивости губернаторов, мера была вскоре остановлена, – хотя и сами «еврейские общества стали просить правительство брать рекрут[ов] в погашение недоимок». В правительственных кругах «это предложение было встречено несочувственно, так как легко было предвидеть, что [оно] откроет перед кагалами новое поле для злоупотреблений» [²⁹⁸]. – Однако идея как бы зрела с обеих сторон.

Об усилении рекрутской повинности для евреев сравнительно с остальным населением Гессен пишет, что это было «кричащ[ей] аномали[ей]» в российском законодательстве, ибо вообще в России «законодательство о евреях было чуждо тенденции возлагать на них большие повинности, чем на остальных подданных» [²⁹⁹].

А прямолинейный ум Николая I, склонный к начертанию легко проглядываемых перспектив (как, по легенде, и железная дорога Петербург–Москва проведена линейкою), всё в том же настоянии преобразовывать обособленных евреев в обычных российских подданных, а если удалось бы – то и в православных, – продолжил идею еврейского рекрутства в идею еврейских кантонистов. «Кантонисты» (название с 1805) был институт содержания несовершеннолетних солдатских сыновей (в облегчение 25-летней службы отцов), он продолжал «военно-сиротские отделения», созданные при Петре, – своего рода школы, содержимые государством и дающие воспитанникам знания для Дальнейшей технической службы в армии (что теперь показалось чиновному мышлению вполне пригодным и для еврейских мальчиков, желательным – для раннего и долгого их отрыва от еврейского окружения). Имея в виду путь через кантонисты, указом 1827 года «еврейским обществами было предоставлено по своему усмотрению сдавать вместо одного взрослого – одного малолетнего», с 12 лет [³⁰⁰] (то есть ещё не брачного еврейского возраста). Новая Еврейская энциклопедия называет эту меру «самым тяжёлым ударом». Но разрешено – вовсе не значило обязательного призыва от 12-летнего возраста, это именно не было «введение[м] рекрутской повинности для еврейских мальчиков» [³⁰¹], как неверно пишет Энциклопедия и как утвердилось в литературе о евреях в России, затем и в общественной памяти. Кагалы нашли такую замену удобной для себя и пользовались ею, широко сдавая – «сирот, детей вдов (порой в обход закона – единственных сыновей), бедняков» – часто «в счёт семьи богача» [³⁰²].

  35