Последние отзывы

  86  

В том же 1889 вернулся из ссылки Марк Натансон – и начал сплачивать взамен разбитых народнических организаций ещё новую, «Народное Право» («народоправцы»). Натансон уже был свидетелем нарождения принесенного из Европы марксизма, его борьбы с народничеством – и прилагал усилия не дать распасться революционному движению, не потерять и союза с либералами («лучшие либералы – тоже полусоциалисты»). Как и прежде, он пренебрегал оттенками убеждений, важно всем соединиться, чтобы свергнуть самодержавие, а в демократической России – там разберёмся. Но его организация в этот раз оказалась вялой, малодейственной и краткосрочной. Да упали и требования конспирации. Как ярко выразил Исаак Гурвич: «Благодаря отсутствию конспирации, масса народу попадает в лапы полиции, но теперь такое множество революционеров, что потери, по-видимому, считать не стоит, – лес рубят, щепки летят!» [⁷⁸²].

Общий перелом еврейского сознания в России после 1881-82 конечно не мог в какой-то мере не отразиться и в сознании еврейских революционеров в России. Эти юноши сперва уходили от еврейства, а после многие возвращались, «уход из “еврейской улицы” и возвращение к народу», «с еврейским гетто связана наша историческая судьба, и от него идёт наша национальная сущность» [⁷⁸³]. – До погромов 1881-82 «никому решительно из нас, революционеров… не приходило на ум предположение о необходимости» публично объясниться о роли евреев в революционном движении. Погромы же вызвали «среди… преобладающей части моих соплеменников взрыв негодования». И вот «не только вообще интеллигентные евреи, но и некоторые революционеры-евреи, раньше не чувствовавшие ни малейшей связи со своей национальностью… вдруг признали себя обязанными посвятить свои силы и способности несправедливо преследуемым их соплеменникам» [⁷⁸⁴]. «Погромы пробудили прежде скрытые чувства и сделали молодёжь более чуткой к страданиям своего народа, а народ более восприимчивым к революционным идеям. Пусть это и послужит базисом для самодеятельности еврейской массы», «будем упорно преследовать задачу разрушения современного государственного строя» [⁷⁸⁵].

А ещё же внезапная поддержка еврейских погромов листками «Народной Воли»! Лев Дейч выражает своё смятение в письме к тоже озадаченному Аксельроду: «Еврейский вопрос теперь, действительно, на практике почти неразрешим для революционера. Ну что им, например, теперь делать в Балте, где бьют евреев? Заступиться за них, это значит… “вызвать ненависть против революционеров, которые не только убили царя, но и жидов поддерживают”… Среди народа вести примирительную агитацию очень, очень трудно теперь партии» [⁷⁸⁶].

И сомнение выразил даже боготворимый вождь П.Л. Лавров: «Признаю еврейский вопрос крайне сложным, а практически для партии, имеющей в виду сблизиться с народом и поднять его против правительства, и в высшей степени трудным… ввиду наличной народной страсти и необходимости иметь народ, где возможно, на своей стороне» [⁷⁸⁷]. – И так стал рассуждать из русских революционеров не он один.

В 80-е годы снова появляется течение среди социалистов – перенести внимание и агитацию на собственно еврейские кружки, желательно рабочие, – но пролетариата как такового среди евреев было мало: ну столяры, а то переплётчики, сапожники. Удобней всего, однако, работать с типографами: они интеллигентней. Исаак Гурвич рассказывает, как с Моисеем Хургиным, Львом Рогаллером, Иосифом Резником, «мы в Минске ставили себе задачей создание ядра интеллигентных рабочих». Но, например, в Белостоке и Гродно «совсем не оказалось рабочих кружков», не набрали членов.

Создание таких кружков требовало известной конспирации: иногда сходок за городом, а если на квартирах и систематически – то сперва заниматься русским языком и естествознанием, и лишь в ходе этих занятий отбирать кандидатов для пропаганды социализма. Как объясняет Ю. Мартов, вот это предварительное обучение, оно-то и привлекало многих в революционные кружки: «Такими ловкими и смышлёными», способными выйти в самостоятельные хозяева, «являлись именно те, которые попадали в наши кружки и которые в этих кружках приобретали культурное развитие, а, в частности, приучались владеть русским языком – этим весьма существенным орудием в конкуренционной борьбе мелкой торговли и промышленности»; после этого, «наши “счастливчики”, избавившиеся от положения наёмника», торжественно обещав не прибегать к наёмному труду, – в силу требований рынка прибегали к нему [⁷⁸⁸]. Или, образовавшись в таких кружках, «рабочий забрасывал свою профессию и уходил в “экстерны”» [⁷⁸⁹].

  86