158 
И как ни мерзко было Гучкову, как ни зарекался он не иметь больше дела никогда с этой сволочью – но именно на сегодня, вторую половину дня, он пригласил их головку к себе в довмин на разговор. И теперь, по воротившейся сердечной слабости, надо бы отменить – но уже неудобно, и из гордости, – пусть идут.
Никогда не бывал он на ночных заседаниях министров с их „контактной комиссией”, – знал, что этим бесит советских, что именно его они хотят видеть, именно к нему их претензии, – так вот и не увидят. Гучков всё хранил унижение, испытанное во встрече с их делегатами здесь, в довмине, 6 марта. Разъезжая хозяином всех фронтов, он, кажется, ушёл от них навсегда на несравнимую высоту. Нет, с той горы, по всеобщей слякоти, он беспомощно сполз на заднем месте – снова к ним, на вторую встречу. И постыдно узнавал, что хозяином России – и уже тираническим – были, кажется, они, а министры – только приказчики, куда погонят.
Настороженные глазища и уши Совета-чудовища („чудище озорно, стозевно и лаяй”), оказывается, зорко ворочались вослед его всем перемещениям, и ловили каждый жест и каждое слово, недостаточно взвешенно сказанное на переходящих митингах. Обронил в Киеве, что Учредительное Собрание скорей всего соберётся только после войны (да по всему же так видно), – опровержительная публикация Совета! (Верят ли сами тому, дураки?) Произнёс в Яссах, что цель войны – разгром Австрии и Германии, чтоб они 20-30 лет не помышляли о новом вооружённом нападении, – оглушительные возражения: империалист! Да они на своём совещании – куда остервенели, кричали: чтобы контроль Совета „ударом молота подкрепил желания революционного народа”! Вызвать Временное правительство для объяснений! И – чуть-чуть, за малым, не вызвали. (И наши бы ничтожества поплелись?…)
И – какой же смысл встречаться с этими мерзавцами на равных?
А – не избежать.
На сегодня пригласил к себе Гучков – всю „контактную комиссию” плюс нескольких членов Военной комиссии.
Надел полувоенный китель для встречи.
С отвращением представлял, как будет возвышаться над ними дебелая фигура Нахамкиса. И с радостью увидел, что возвышался не он, а изящный интеллигентный грузин, которого не бывало раньше, – Церетели. Председатель их Чхеидзе – не удостоил прийти. Зато на месте был самодовольный болтун Скобелев. (Поневоле стал Гучков различать их фамилии и разбираться.) Не было того суматошного дурака, адвоката Соколова. Но – не было и разумного Гвоздева. Вместо прежнего угрюмого моряка-лейтенанта – тоже хмуроватый, но интеллигентный поручик – Станкевич. На месте был и заранее как бы припрыгивал для следующих вопросов и возражений – блоха Гиммер. А вот же ещё кто – „солдатские” члены – Венгеров (переводчик такой был Шекспира, ему родственник?) и Бинасик – писари, конечно, оба. (Вспомнил, докладывали: это Венгеров сказал на советском совещании, что гучковский приказ № 114 - ничто.)
От Военной комиссии пришли свои – полковники Якубович, Туманов (Половцов уехал в Дикую дивизию), – но в предстоящем диалоге не влиятельны они были помочь.
И вот эти советские внезапно обрели над Россией всю власть. Почему – они? За какие заслуги?
Но если был у разговора смысл – то обратиться к ним, как если бы они любили родину. Поговорить откровенно, честно: вот станьте на моё место и посмотрите отсюда. Можно ли вести войну, допустив вот такую роль армейских комитетов? вот такие речи советов?… – что мы не будем наступать ни шагу?
Первый, конечно, выскочил Гиммер, держал себя как главный контролёр над армией и правительством. Но даже и великодушно: о да, понятное заблуждение: политические цели войны – не производить захватов, смешиваются с военно-техническими – можно ли шагнуть вперёд окопа. Но да, конечно, объяснить эту разницу тёмным массам до невероятности трудно, они плохо усваивают.
Но именно вы, господа, и внесли эти смутные цели в эти тёмные массы. Надо же как-то отыгрывать теперь.
Отыгрывать – они не хотели.
– Господа, это и во всех войнах так: всё идёт прекрасно, пока кем-то не брошено опрометчивое слово „мир”. И – сразу все начинают полагаться на мир, и в армии наступает паралич. Надо – переставать говорить вслух о мире!
Но они – уже не могли перестать. Это была – их единственная форма политического существования.
– Мы – за мир, – объявил маленький Гиммер, для большей важности заложив ногу за ногу, но сбивая важность быстротой речи, – но мы и против дезорганизации обороны. К миру мы будем переходить организованным путём.
158 
