181 
Сегодня Ольда Орестовна пошла бродить среди издуманного торжества „первомайского праздника”. Всякая революция любит зрелища, и любит смотреть сама на себя. Картинность, конечно, была немалая. Десятки грузовиков, хрипло погуживая, продвигались через людские столпления, останавливались. Один из дежурных на грузовике ораторов произносил что-нибудь хвалебное о революционном народе – и грузовик двигался дальше. Неимоверное количество красных флагов. То на знамени – повар, горничная и лакей, то официанты идут с плакатом „отмена чаевых”. То шагают неисправные теперь почтальоны, телеграфисты, вагоновожатые – все своими отдельными колоннами, то сапёры, не в лад празднику, несут знамя с Георгием Победоносцем, и множество непривычно красноголовых женщин: простой красной бязью как платками повязаны головы, и даже целые колонны из таких, а у распорядительниц и юбки красные, шутили с тротуаров: „малявинские бабы идут”. А пожалуй самая демонстративная улица – Большая Конюшенная: вся забита озабоченной многотысячной очередью к городской железнодорожной кассе, перегорожена шествиям и даже прохожим.
Но было и острее к сердцу. Плакат: „Свободная церковь – свободному народу”, а за ним – батюшка ведёт две сотни школьников, и они надрываются тонкими голосами: „Отречёмся от старого мира!” С тротуара спрашивают: „Батюшка, а что такое свободная церковь?” Отвечает уверенно: „Без обер-прокурора, и всё выборное. Вот, Григория Петрова в епископы.” – „Так он же не монах.” – „Так именно каноны и надо пересмотреть народным сознанием.” – Да не в одном месте эти юнцы с революционными песнями, поют по записочкам в руках: „Иди на врага, люд голодный.” А есть – и шестилетние. С тротуара: „Сечь их надо, а не по улицам вести.” И реалист отвечает гордо: „Мне десять лет, а я гражданин, а вам пятьдесят, а вы холоп.” И мальчику аплодируют.
Кажется – мирные улицы, уже отошедшая революция, сплошной радостный праздник.
А – страшно.
Да если хорошо приглядеться – есть, есть невесёлые лица, прикрытые, стянутые, не смеют проявиться.
А сколькие вообще не вышли, чтоб этого не видеть? (А сколькие – переоделись, как Ольда, попроще, – в хорошей одежде становится на улице неуютно.)
– У Николая Романова в банке 36 миллиардов…
– Да ежели только собрать налоги с буржуйских домов, так и будут миллиарды.
– Капиталистам продиктуем диктатуру…
Шагают строем рабочие с ружьями. Лозунг – „Поголовное вооружение народа”. С тротуара изумляются:
– Кого ж ещё вооружать? Уже и так 14 миллионов под ружьём.
– Вооружить пролетариат.
– А против кого?…
Ответа нет. Мирные шествия, весенний праздник – а против кого?…
И сегодня тоже завернула Ольда Орестовна к Кшесинской: какое-то гнездится в нас влечение к опасности, или взрыву, или ядовитому укусу. И нигде не стеснялись ленинцы, но тут особенно. С весёлой музыкой пришла колонна матросов с роскошным шёлковым знаменем – „РСДРП – Кронштадтский комитет”. Подняли знамя на балкон – и матрос долго объяснял, что про Кронштадт лгала буржуазная печать, никаких там кровавых расправ не было и никакой отдельной республики.
– Но мы, кронштадтцы, не допустим, чтобы дело свободы сорвала кучка буржуев. Мы не выпустим оружия из рук, для нас Ленин – личность святая.
Публика требовала, чтобы выступил сам Ленин. Отвечали, что нет его, он на Марсовом поле. „Неправда! Мы были на Марсовом, там нет никакого Ленина!”
Следующий:
– Мало говорить „долой Временное правительство”! Надо идти и свергнуть его, и взять средства производства в свои руки. А Николая Второго – на фонарь!
Когда же с улицы слишком шумно возражали – большевицкий оркестр играл марсельезу и заглушал. А потом – новый кронштадтский матрос:
– Товарищи! В нас – сила. Мы хотим отомщения за нашу кровь от 1861 года до 1905. Если будет нужно – в Петрограде снова загрохочут пушки. Крови – ещё много будет!
Так откровенно всё говорилось – и почти никому не слышимо?
40
С годами мы так меняемся, что не только не узнаём самих себя – своих былых фотографий, своих когда-то записанных мнений, это бы ничего: всё развивается и в развитии меняется, – но в старости обидно вспомнить, как целые периоды, целые периоды твоей жизни направлены были не туда, потеряны были не на то, – обидно именно сейчас, когда так дорого последнее время – а нет его, когда так нужно, несравненно нужнее всего прежнего хоть сколько-нибудь сил – а нет их.
181 
