Особенно,... 
58 
Вообще говоря, настроений у вашей тети было три. За те два месяца, что я, проводя расследование, жил в Бостоне, мне случилось узнать ее достаточно хорошо. Не знаю, что именно она вам наговорила спустя много лет… Сказать, что я произвел на нее неизгладимое впечатление, означало бы польстить себе, но в то время она ко мне была, я бы сказал, неравнодушна.
Да, три настроения. Около полудня, как когда мы с ней встретились, она была остроумна. Шутила, очаровывала, вела себя так, будто собеседник ее сногсшибателен, кроме того, она была девушка с деньгами (так оно мне казалось; замазанных трещин в мире ее отца я пока не видел), а внимание девушки с деньгами всегда приятно, я знаю достаточно про психологию и могу утверждать, что это непреложный закон. В тот день и час она сидела у камина вместе со своими собачками — все три свернулись клубком подле меня на каком-то длинном диване. Она говорит: «Выпьемте лимонада! И расскажите мне про Австралию. Там ведь все едят кенгуру, да?» И этак вскользь на меня смотрит. Никто не устоит перед таким приглашением. Ее наигранное невежество всерьез не воспримешь, зато очень серьезно воспринимаешь ее женственность, пусть ей и чуток за двадцать. Много ли она могла узнать про мир в двадцать лет? Да вообще ничего, могли подумать вы. Но в чем тогда секрет ее шарма? Это все богачи, да, богачи, пусть и недавно вылупившиеся. У богатых свои секреты. Само собой, я тут не оригинален, да, Мэйси?
Поглядывая на меня с хитрецой, она осведомилась, что привело меня в США. Я немного ей рассказал, потом спросил, упоминал ли ее возлюбленный имя австралийского солдата Пола Колдуэлла. Нет, такого имени она никогда не слышала. Тогда я рассказал кое-что про бедного несчастного Пола, который так любил Египет, и про то, как живут люди, у которых, в отличие от нее и Трилипуша, с рождения не было ничего.
— Ах, мистер Феррелл, мне ужасно, ужасно стыдно! — сказала она, делая вид, будто пристыжена. — Но папочка, он приехал сюда почти с пустыми руками, так что все было не так, как вы говорите. Мы на самом деле очень простые люди. — Она улыбнулась — совсем не простой улыбкой; этой улыбки мне вовек не забыть. В вашей тете было нечто особенное — факт.
Я спросил ее, как они с Трилипушем встретились, как решили помолвиться — и не будет ли она возражать, коли я кое-что запишу?
— Это было бы здорово! Нет, правда, лучше бы все записывали, что я говорю! Ну так… вы знакомы с Ральфом? Он такой… просто как бог. Мальчики, с которыми я встречаюсь в Бостоне, сделаны из другого теста, честно-честно. На меня заглядываются работники папочкиной компании, несколько шишек из его магазина… и джаз-музыканты из разных клубов, куда я езжу, когда мне папочка с Инге разрешают… и папочкины компаньоны, Дж. П. О'Тул и всякие там… но Ральф — он словно как целый другой мир, такой, знаете, из книжек для маленьких девочек. Мои подружки все говорят, что я, наверно, хожу и жмурюсь. Он, знаете, исследователь, из семьи исследователей, практически английский дворянин, только не из богатых, и говорит с таким акцентом… у вас тоже милый акцент, Гарри, но другой. Он один-одинешенек, его родители умерли, а он был единственным ребенком в семье. А еще у него были замечательные друзья в университете в Англии, одного из них, его лучшего друга, убили на войне, и когда Ральф узнал, ему было так плохо, что он решил бросить все, даже загородный дом, на который уходит больше денег, чем у него есть, но туда все равно можно вернуться в любой момент, если захочется, мы даже, может, поживем там немного, когда поженимся. А после войны он приехал сюда, чтобы закончить свою книгу, которая пользовалась таким успехом, хотя это, знаете, историческая книга, а потом он начал преподавать в Гарварде, это у нас тут колледж, лучший в Америке, так что теперь Ральф живет в Америке, и пишет, и преподает, а после этой экспедиции у него денег будет завались, поверьте мне, когда бы вы знали про Египет столько же, сколько знает Ральф, вы бы точно знали, где копать, там в пустыне зарыты горшки с золотом…
В этой маленькой речи, Мэйси, изумительно было вот что: она, я не сомневался, верила во все, о чем толковала, но говорила таким тоном и с такой еле заметной усмешкой, будто, покамест я рядом, все это ну ничегошеньки для нее не значит. Не то чтобы я был какой особенный — нет, таков уж был ее (послеполуденный) шарм: она давала тебе понять, что ее жених важен для нее никак не больше тебя, кем бы ты ни был, и все потому, что ты сидел с ней рядом. Может, конечно, дело было именно во мне, в тот момент мне, само собой, хотелось так думать. Ваша тетушка умела обаять, да.
58 
