30 
– Слишком многое изменилось с тех пор, – тихо проговорила она, – будто и не с нами все это было…
Она вдруг шумно всхлипнула, потом задумалась, вздыхая. Так они и сидели в тишине, поглощенные общими воспоминаниями. И это молчание вновь сблизило их.
– Оставайся со мной, Сезинанда, – сказала наконец Эмма. – Твой Беренгар – мой страж, ты же станешь моей дамой и помощницей.
Сезинанда отерла слезы краем головного покрывала и улыбнулась.
– Как могу я отказаться, Эмма! К тому же это большая честь. Знаешь ли ты, как величают тебя в Руане? Принцесса Нормандская! Но не стоит больше ворошить прошлое! Честной крест, сейчас все по-другому, о другом и думать надлежит. У меня будет дитя… Но не шутила ли ты, уверяя, что не любилась ни с Ролло, ни с Атли?.. Ведь с младшим из братьев вы и почиваете в общем покое.
Когда же Эмма подтвердила сказанное, Сезинанда взглянула на нее с едва скрываемой жалостью.
– О, Эмма! Знала бы ты, чего лишаешь себя по своей же воле!
Девушка молчала. В ее памяти смутно всплывало то нестерпимо острое и волнующее ощущение, которое она испытала, когда Ролло осыпал ее поцелуями в недрах пещеры друида Мервина. Однако гораздо реальнее было то волнение, какое она испытывала и сейчас в присутствии Ролло. С Атли все обстояло совсем иначе. Сезинанда же говорила о том, о чем они шептались еще детьми, подсматривая за влюбленными парочками или бегая дразнить молодоженов после брачной ночи. Но после разгрома аббатства для Эммы все это умерло, и надолго.
Несколько недель спустя Сезинанда родила крепкого, горластого мальчишку. Беренгар устроил по этому поводу грандиозную попойку, а в монастырь Святого Мартина отдал богатую золотую чашу, чтобы отблагодарить Бога христиан за его милость. К удивлению Эммы, Сезинанда дала сыну имя Вульфрад, и Беренгар, ничего не ведавший о ее прошлом, не возражал, заметив лишь, что сам он намерен звать ребенка Ульв – на норманнский лад. Сезинанда просила Эмму стать крестной матерью ребенка, и та одарила крестника богатыми подарками, которые предоставил ей Атли, ибо у самой Эммы, хоть она и жила в достатке, ничего своего не было. Сезинанда не могла не догадываться, от кого исходят все эти щедроты.
– Если бы он не был язычником, то лучшего крестного для моего малютки и представить нельзя. Как добр и благороден господин Атли!
В ее словах крылся намек. Эмма знала, что могла бы настоять, чтобы младший из братьев принял крещение, но вовсе не желала этого. Слова о том, что ей не хотелось бы рассорить братьев, были всего лишь уверткой. Поэтому крестным отцом сына Беренгара стал старый кузнец Одо из Гилария, отец Вульфрада, взятый в плен норманнами. Разбогатевший и выкупивший себя из рабства, он так и остался жить в Руане. Старый кузнец уронил скупую слезу, когда нового Вульфрада погружали в серебряную купель…
– Ты говорила, что собираешься пойти к Одо с делом, – напомнила Сезинанда, приближаясь к застывшей с веретеном Эмме. – Не откажи захватить меня с собой.
Она стояла перед Эммой, пышущая здоровьем, улыбающаяся, располневшая. «Для большой любви нужна большая женщина», – говаривал Беренгар, и сейчас Сезинанда как нельзя более соответствовала его вкусам. Ровесница Эммы, она казалась гораздо старше ее. Широкий пояс из прекрасно выделанной кожи охватывал ее живот, с бедра свисала связка ключей – отличительный знак супруги и хозяйки дома у викингов. Платье из плотного сукна украшала обильная вышивка, обруч на лбу удерживал белое покрывало, достигавшее пола и расшитое по краю блестящим шелком. Рядом с Эммой Сезинанда казалась знатной госпожой и держалась с должным достоинством.
– Нетрудно угадать, о чем задумалась Птичка, – уперев руки в бедра и вновь улыбаясь, промолвила Сезинанда. – Вся ее печаль оттого, что великий викинг Ролло не нанес визита невесте его брата.
Она хихикнула в ладонь.
– И хоть я жду не дождусь, когда придет час устлать душистыми травами твое брачное ложе, видит Бог, из этих двоих я бы тоже выбрала старшего.
Эмма со вздохом отложила веретено, по привычке пропуская мимо ушей слова Сезинанды.
– Я вижу, ты готова. Если так, мы прямо сейчас отправимся к Одо.
Несмотря на то что погода стояла ясная, а золото листьев соперничало с промытой бирюзой неба, воздух был довольно холоден. Эмма щурилась – в глаза били блики солнца, отраженного на медных шпилях – и прятала руки под темной меховой накидкой. В городе ей нечего было опасаться – на невесту брата конунга никто не осмелился бы поднять руку. Кроме того, повсюду хватало стражников, следивших за порядком, не говоря уже о двух викингах с копьями на плечах и широкими мечами у пояса, повсюду следовавших за нею.
30 
