210 
А в Москве – так и вообще всё время спокойно.
Нет, ничего серьёзного.
Протопопов – счастливая находка. Какой деятельный, неутомимый, находчивый, сколько идей выдвинул за свои немногие министерские месяцы. Правда, по связанности общего положения мало что мог осуществить. И как его любит Аликс! Да просто не бывало ещё такого удачного министра. Большое облегчение, что он сейчас там, на этом посту, – он не упустит сделать всё, что нужно, и душевно поддержит Аликс.
Его телеграмма – скорее успокоительная. Только что это за самостоятельный выход павловцев? Не совершили ли они чего-нибудь недостойного? – и как тогда Павловский полк отмоет свой позор?
И каменья толпы в войска?… Представить нельзя.
После раннего завтрака собирался Государь идти выслушивать доклад Алексеева – тут поднёс ему штабной офицер две телеграммы.
Одна была – от князя Голицына, поданная сегодня в 2 часа ночи. Что с сего числа, как и даны были ему полномочия, занятия Думы и Государственного Совета прерваны до апреля месяца.
Вот и хорошо. Во время беспорядков Думе лучше не действовать. Она-то всю обстановку и раскаляет. Удивительное сборище! – не просто врагов трона, но врагов Российского государства: во время войны шатают, взрывают, не считаются ни с чем.
А вторая телеграмма – совсем странная, чуть не пьяная. Подписал её какой-то полковник Павленко, которого Государь и при его обширной военной памяти даже не помнил, – а оказался он почему-то сейчас временно исправляющим должность начальника гвардейских запасных частей в Петрограде. (А где же генерал Чебыкин? Ах, да, он кажется в отпуску). А вся телеграмма была: что ранены из толпы командир Павловского запасного батальона и прапорщик его. И – всё. И – никаких сведений об остальной гвардии, если Павленко действительно ею заведовал, ни – обо всей петроградской обстановке, ни – о чём другом.
Странно. Только ёкнуло, что – опять павловцы. Не было ли это в связи с тем выходом роты?…
В половине одиннадцатого, как всегда, Государь проследовал в здание штаба на очередной доклад генерала Алексеева о боевых действиях войск.
Несколько опасливо он посмотрел на привычное грубовато-фельдфебельское лицо Алексеева, ожидая, не имеет ли тот чего тревожного о Петрограде. Но не сказал, нет, слава Богу.
Спросил о его здоровьи. Хотя Алексеев и ответил положительно, но по лицу и по плечам видно было, что – неважно, держался зябко.
А общий военный обзор прошёл гладко, не содержал ничего нового.
Тем отчётливей увидел Государь, что Алексеев после болезни уже нагнал пропущенное, и значит дальнейшее присутствие Верховного в Ставке уже не так обязательно, можно пока возвращаться к одинокой бедняжке Аликс.
В конце же доклада Алексеев протянул во-первых телеграмму от Хабалова на своё имя и извинился, что не доложил её прежде: она была – вчерашняя дневная, но пришла уже после вчерашнего доклада. По случаю воскресенья не хотелось беспокоить Его Величество, да и к вечеру вчера нездоровилось, пришлось прилечь.
О, конечно, сразу же и простил, не упрекнул его Государь: можно понять, когда человек и не молод, и болен.
Телеграмма была подана почти сутки назад: вчера в час дня. А всё содержание её относилось ещё к позавчерашнему дню, ко второй половине субботы. Что всяческие толпы неоднократно разгонялись полицией и воинскими чинами. У Гостиного Двора выкинули красные флаги с надписями «долой войну», и из толпы стреляли в драгун из револьверов. Пришлось открыть огонь по толпе, убито трое, ранено десять человек, – и толпа рассеялась мгновенно. Затем ещё: подорвали конного жандарма гранатою. Но вечер субботы прошёл относительно спокойно. Бастовало же – 240 тысяч рабочих.
Государь потирал, разглаживал усы большим и средним пальцем. Не упрекнул Алексеева за задержку и прочтя, не имел духу. Но и всё-таки – бастующих слишком много. И все эти случаи, постепенно открываясь, как-то накоплялись. Впрочем, покрывались спокойствием других телеграмм, Протопопова. Впрочем, всё это было уже – давнее, позавчера, – и с тех пор ничего худшего не случилось.
Да и кончалась телеграмма Хабалова, что с утра 26-го в городе всё спокойно.
Но нездоровый Алексеев хмурей обычного щурил щёлки своих глаз и подал ещё. Тут вот что придумал Родзянко: вчера вечером послал Алексееву, а выясняется, что также – и главнокомандующим фронтами, втягивая в обсужденья и их, какую-то взбудораженную, даже паническую телеграмму:
210 
