417 
А то на стол взлезал рыжебородый, здоровый как мясник. И читал по бумажке иль на память говорил, за что надо голосовать. Голосовать – значит пустую руку подымать, поднял, опустил, не тягота, это мы можем. Тоже как своя присяга тут. Отменить полицию – хорошо. Захватить все места, где деньги делают или хоронят, – лады. Трамваев не пускать – не надо, мы и так пешком ходим. Поголосовали, поголосовали – скончили.
А так-то подумать: что, эти учёные, умней нас, что ли? Просто – грамота, наторели. А наша доля – для их сторонняя. И слова у них какие-то-сь, нашему уху не милые.
– Вот только бы, братцы, брюхо набить – а то ведь ноне на свободе и заживём же мы, а?
Фуражки, папахи мохнатые, чёрные бескозырки с жёлтыми кругами выпушек, и безо всего открытые стриженые головы, у кого выгляд разомлевший, у кого пристигнутый, а тут и вольные в чёрной одёжке, они-то нас попривычнее, вот так сбираться да судачить, они нас и переговаривают:
– Товарищи солдаты! Вам ли пояснять, что победа народа должна охороняться! Враги революции готовят нам ужасное кровопролитие, а мы не видим ваших стройных революционных рядов.
Лево-руционных… И чтой эт'они все на левую руку больше налегают?
– Надо сокрушить гидру реакции – а что мы для этого делаем?
Но уже языки расплелись, ему и отзыв сразу:
– Погоди, я тебе расскажу. Значит, в нашей казарме…
Но у кого чего в нашей казарме – на это охотников со всех сторон, заслушаться. Как во всех батальонах побываешь, зараз. В пять голосов сразу.
А кто – и просто расповедать хочет, до чего теперь все стали радые да лёгкие. Уйтить отсюда не под силу, только брюхо подвело.
Тому, вольному:
– Эй, слышь! Животами слободу отстоять – мы могём. Да гуще бы подкармливали.
Тут – услышали все, и кричавшие и молчавшие: очередь пулемётная! Да близко! рядом!
И ещё – очередь!
Вот тут же рядом где-то со дворцом!
И – как ударило по народу! пулемёт!! – он не шутит!! Он – знает, чего говорит!
А их тут, в тесноте, хоть всех перебей, с одного пулемёту.
Затискались, заорали. То ль по нам стреляют, то ль от нас, но всё равно – бой!!
А винтовки-то наши иные – и без патронов. А кто-то и в коридоре посоставлял.
И – задёргались к выходу, тиснулись -
– Да тише-то штыком, чёрт, не коли! -
как через дверь распахнутую кто-то крикни:
– Казаки!
Ай, сердечко моё разнесчастное, попался под резак, сейчас нам тут всем головы и порубят!
И уж чего дальше творилось, никто не разбирал, а только куда глаза его ещё глядели: у одних в дверь, у других в стену, у третьих в пол, да и притиснумшись, а сверху топчут, а у тех – в окна: окна-то в сад, казаки-то с улицы в сад небось не заскачут?
И зазвенели стёкла! Уже и сюда бьют, мамочки!?
Ин это наши, прикладом стекло дробанули – а режет, не выскочишь – так ещё прикладом? – да и выскакивать на снег, а там дальше бегом?
Первые-то минуты тяжельше всего было, потом поразредилось. Но кто в залу выскочил – там тоже во все стороны давятся, куды выскакивать?
И наверно, все кричали, но ничьих голосов не слышали. Может кто и уговаривал, что пустое, – но после тех Казаков !
И пулемётных очередей ещё несколько было.
А наши, в ответ, вроде никто не стрелял.
Так оно, мал-помалу, и утихло.
Утихло, осмотрелись: казаки не скачут, из пулемётов не секут.
Стали ворочаться – кто снаружи внутрь, через окна дроблёные, кто и опять на Совет: где ж и поговорить?
Головка тоже разбежамшись. Собиралась теперь.
203
После прихода Гучкова понял Масловский, что его время в Военной комиссии подходит к концу, а этот лицемерный Ободовский, забыв своё революционное прошлое, готов услуживать цензовым кругам. Большое упущение было для Совета терять свои позиции в штабе революции, важнейшем плацдарме управления и власти. И прав был прошлой ночью Соколов, когда не пускал сюда Энгельгардта, – но не хватило у Совета своих военных кадров, и слишком заняты были собственной организацией.
Теперь, может быть последние бесконтрольные часы здесь, надо было успеть сделать как можно больше важных распоряжений. И Филипповский, так и не свалясь за сутки, подписывал на бланке Товарища Председателя Государственной Думы (надо бы такой блокнотик и утянуть) распоряжение за распоряжением, почти каждые пять минут.
Оказалось, что винтовки, свезенные в Государственную Думу, – кончились, и надо было привезти ещё откуда-то хоть полтысячи, так быстро они расходовались. И при снаряжении команд многие добровольцы вызывались идти без винтовок. И надо было в здание Думы привезти побольше револьверных патронов. (И как-то надо бы отделять особые запасы Совета.) Затем надо было овладеть запасным броневым дивизионом, откуда все офицеры разбежались, – к счастью, нашёлся такой капитан Халиль-Беков, который брался водворить там порядок. Один из братьев Шиманских, студентов, уже успешно арестовал Штюрмера утром, теперь другого брата Шиманского послали наводить порядок в Гвардейское экономическое общество, где грабили солдатские банды.
417 
