Звякнул дверной звонок, но общаться с кем-либо Кэлу не хотелось, так что он не сдвинулся с места. Спал он в последнее время плохо, питался кое-как, в основном всухомятку. Даже «Лаки чармс» не радовали, навевали болезненные воспоминания, и за завтраком он ограничивался лишь кофе. Он потер рукой заросший щетиной подбородок и попытался вспомнить, когда брился в последний раз. Ему вообще ничего не хотелось делать, кроме как смотреть видеозаписи матчей да кричать на Кевина.
Звонок не утихал, и Кэл нахмурился. Это не Такер, тот каким-то образом добыл себе ключ. Может…
Сердце чуть не выскочило из груди, он ударился рукой о дверной косяк, рванувшись в холл. Но, распахнув дверь, увидел отца, а не профессора.
Джим протиснулся в холл мимо него, размахивая бульварной газетенкой, из тех, что распространяют в супермаркетах.
— Ты это видел? Магги Лоуэлл показала ее мне после того, как я выписал ей рецепт. Клянусь Богом, на твоем месте я бы затаскал твою жену по судам. Если ты этого не сделаешь, то сделаю я! И мне без разницы, что ты о ней скажешь. Я с самого начала раскусил эту женщину, а ты слишком слеп, чтобы видеть истину. — Его тирада резко оборвалась, как только он взглянул на Кэла. — Что с тобой? Ты ужасно выглядишь.
Кэл выхватил газету из руки отца. Прежде всего ему бросилась в глаза фотография: он и профессор в аэропорту О'Хара в день вылета в Северную Каролину. Он хмурый, она — растерянная. Но живот ему скрутило не от фотографии, а от заголовка под ней.
Я ЖЕНИЛА НА СЕБЕ ЛУЧШЕГО
(И САМОГО ГЛУПОГО)
КУОРТЕРБЕКА НФЛ.
В авторах статьи значилась доктор Джейн Дарлингтон Боннер.
— Дерьмо.
— Ты скажешь еще много чего, прочитав эту галиматью. Мне все равно, беременна она или нет. Эта женщина — отъявленная лгунья. Она говорит, что прикинулась шлюхой, чтобы ее преподнесли тебе на день рождения в качестве подарка. Так она и забеременела. Как тебя вообще угораздило спутаться с ней?
— Я тебе рассказывал, папа. У нас был роман, она забеременела. Такое, как ты знаешь, случается.
— Что ж, похоже, правда ее не очень устраивала, вот она и выдумала эту невероятную историю. И знаешь, что я тебе скажу? Люди, которые читают эту паршивую газетенку, подумают, что так оно и было. Они поверят, что именно так все и произошло.
Кэл сжал газету в кулаке. Ему требовался повод для встречи с женой — он его получил.
Жизнь без мужчин божественна. Так, во всяком случае, говорили они себе. Линн и Джейн, как кошки, нежились на солнце и не расчесывали волосы до полудня. Вечером они кормили Энни мясом с картошкой, сами же ели тертый сыр с грушей, называя это ужином. Они перестали отвечать на телефонные звонки, обходились без бюстгальтеров, а Линн украсила стену кухни постером с молодым мускулистым парнем в узеньких плавках. Когда по радио пел Род Стюарт, они танцевали друг с другом. Джейн отбросила прежнюю стеснительность, и ее ноги летали над ковром, как крылья голубки.
Для Джейн этот старый коттедж вобрал в себя все то, что она полагала домом. Она ломала стручки фасоли и украшала комнаты цветами. Ставила их в стеклянные стаканы, китайские фаянсовые вазочки, даже в кружки. Она не могла точно сказать, почему она и Линн так быстро нашли общий язык. Возможно, из-за схожести их мужей: им не требовались слова, чтобы понять душевную боль, которой мучилась каждая из них.
Они позволяли Кевину бывать в их женском монастыре, потому что он веселил их. Они смеялись и чувствовали себя желанными, даже когда по подбородку тек грушевый сок, а в волосах торчали травинки. Они пускали и Этана, только потому, что не находили в себе сил отказать ему. Но радовались, когда он уходил, потому что Этан не скрывал своей обеспокоенности.
Линн перестала посещать заседания женского клуба. Не красила волосы и ногти, последние даже не подпиливала. Компьютер Джейн оставался в багажнике «эскорта». Вместо того чтобы раскрывать тайны общей теории поля, она часами лежала на старом шезлонге, что стоял на крыльце. Не делала ничего, разве что не мешала младенцу расти в ее животе.
Они светились счастьем. Говорили целыми днями. Но с заходом солнца разговор увядал. Одна из них тяжело вздыхала, вторая с грустью провожала уползающий за горизонт огненный диск.
Вместе с ночью на гору Страданий приходило одиночество. Им хотелось слышать тяжелые шаги, басистые голоса. Днем они помнили о том, что преданы мужчинами, которых очень любили, но ночью отсутствие последних уже не казалось блаженством. У них вошло в привычку ложиться спать пораньше, чтобы сокращать вечера, зато вставать с зарей.