237 
— Когда родится ребенок, — пообещал он, — у нас все будет так, Эйден, дорогая, как было раньше.
По ее щеке покатилась слезинка, и она опять спросила:
— Как ты можешь быть уверен, Конн? Я сама не уверена.
Но он успокоил ее страхи добрыми словами, легкими поцелуями и нежными ласками.
— Итак, как ты собираешься назвать нашу дочь? — повторил он, возвращаясь к прерванному разговору. — Есть такое латинское имя Валентинус, которое происходит от глагола valere, что значит «быть сильным». Я поняла, Конн: чтобы выжить в этом мире, женщина должна быть сильной. Поэтому я назову дочь Валентиной, это женский род от Валентинуса. Надеюсь, это имя принесет ей счастье.
— Она и так счастливая, если у нее такая мать, как ты, — галантно сказал Конн, — и такой отец, как я, — закончил он.
Эйден засмеялась, потом, посерьезнев, погладила его по щеке и сказала:
— Какой же ты хороший человек, Конн. Он покраснел.
— Мадам, что бы подумали мои благородные друзья при дворе, если бы услышали, какими нежными словами ты хвалишь меня? Моя репутация разлетелась бы в клочья.
— Твоя репутация, — рассмеялась она, — разлетелась бы в клочья уже давно, если бы королева не женила тебя на мне.
В отместку он принялся щекотать ее, и она, не желая отставать, стала тоже щекотать его до тех пор, пока оба не свалились в приступе хохота, задыхаясь и ловя воздух. Наконец он успокоился и, наклонившись, поцеловал ее. В его зеленых глазах светилась глубокая любовь.
— О-о-о! Я такая счастливая, — со вздохом объявила Эйден. — Разве это хорошо, Конн, быть такой счастливой?
— Конечно, дорогая, быть счастливой всегда хорошо.
— Я люблю тебя, — сказала она просто.
— Я знаю, — ответил он, — я тоже люблю тебя. И потом снова погладил ее толстый живот. Он слышал, как под его пальцами шевелился ребенок. Интересно, неужели это и в самом деле дочь, как утверждала Эйден? На кого она будет похожа? Действительно ли это его ребенок? И сможет ли он определить после его рождения, кто является его отцом?
Когда двадцать первого марта одна тысяча пятьсот восьмидесятого года Эйден, как и предсказывала, родила дочь, Конн, разглядывая лицо младенца, ни за что в жизни не смог бы сказать, был ли это его ребенок. Но это не имело значения, потому что он уже любил ее. Валентина Сен-Мишель была розовым младенцем, с голубыми, как у всех новорожденных, глазами и легким пушком рыжих волосиков на головке. В течение нескольких следующих месяцев эти глаза приобрели замечательный фиалковый цвет, и на головке выросли волосики, которые сохранили рыжий цвет волос ее матери.
— Она похожа на мою мать, — объявила Эйден — и будет гораздо красивее меня.
— «Блурп», — сказала Валентина Сен-Мишель, тыкаясь личиком в материнскую грудь, и ее ротик сомкнулся на соске, из которого уже сочилось молоко.
— Она прекрасно растет, — заметила Скай, которая в тот ранний июльский день сидела со своей невесткой на ромашковом лугу. — У тебя жирное молоко, Эйден, и ты так легко родила, что тебе суждено выносить еще несколько здоровых детей. Принимая во внимание твой возраст, это вообще кажется невероятным.
— Мне бы хотелось иметь много детей, — восторженно сказала Эйден. — Посмотри на меня, Скай! В первый раз в моей жизни я немного поправилась. Я смотрю на себя в зеркало, и мне кажется, я стала просто толстой! Я не могу этому поверить!
— Ты чувствуешь себя лучше, Эйден? Стало ли твое тело снова отвечать на ласки Конна?
Эйден нахмурилась и со вздохом покачала головой.
— Нет, Скай, я по-прежнему ничего не чувствую, и не понимаю почему. Я люблю Конна, и я была уверена, что после рождения ребенка мое тело будет откликаться на его ласки так, как было до того, как мой кузен похитил меня и продал в рабство, но, увы, ничего не изменилось! Я не знаю, в чем дело, но это очень огорчает меня. Это единственное, что омрачает наше счастье. Конн говорит, что со временем все будет хорошо, но сколько нам ждать, Скай?
— Не знаю, Эйден, но на Востоке я поняла, что человеческая душа — странная вещь. Кажется, что у нее есть тайная жизнь, совершенно независимая от того, что мы знаем и чувствуем. Вспомни, моя дорогая, как тебя берегли всю твою жизнь. Сначала тебя оберегали родители, потом королева и, наконец, Конн. И только тогда, когда ты столкнулась с Кевеном Фитцджеральдом, ты по-настоящему узнала, что такое зло. И год, который последовал за этим, вероятно, был страшным ударом для твоей несчастной души.
237 
