очень нудно 
118 
– Атли? Ты хочешь передать власть брату? Разве у могучего Ролло нет сыновей, которым он мог бы вручить наследство?
Она увидела, как в углу губ норманна залегла горькая складка.
– Клянусь Одином, у меня есть дети, но все они рождены от наложниц. Моя же жена, Снэфрид, так и не подарила мне долгожданного наследника.
Эмма какое-то время раздумывала.
– Обычно мужчина, когда его жена бесплодна, берет в дом другую женщину, и тогда мать его детей считается законной его женой.
– Это так, – согласился Ролло. – Но только в том случае, если его жена не такая женщина, как Снэфрид Лебяжьебелая. Я никогда не откажусь от нее, даже если мне не придется продлить свой род.
Он умолк, и Эмма услышала, как Ролло, отвернувшись, подавил тяжелый вздох. На миг она испытала нечто похожее на жалость. Нет худшего несчастья для человека, чем не иметь потомства, не оставить свои владения сыновьям, не продлить ветви дерева своего рода. Но разве этот палач с севера не заслуживает подобной участи за те злодеяния, которые он совершает? Странно лишь, что мужчина так держится за свою бесплодную жену, обрекая тем самым свое имя на забвение. Эмма вдруг почувствовала жгучее любопытство, а с ним и тайную зависть к этой Лебяжьебелой, способной внушить мужчине такую страсть и покорность. Эмма невольно окинула своего спутника быстрым взглядом. В этом человеке все дышало властностью и неукротимой силой, и все же, оказывается, он всего лишь под каблуком у жены.
– А эта твоя Лебяжьебелая – какая она? И не колдунья ли она случайно? – спросила Эмма, ломая голову над тем, какими средствами можно было удержать при себе такого, как этот норманн. Наверняка что-то здесь нечисто.
Ролло вдруг резко обернулся к ней, схватил за руку и повернул к себе.
– С чего ты взяла, что Снэфрид – колдунья? Кто тебе говорил?
Лицо его вмиг изменилось, став почти свирепым.
– Я… Мне… – испуганно забормотала Эмма, но Ролло внезапно зажал ей жесткой ладонью рот. Он стоял, замерев, настороженно прислушиваясь к чему-то.
– Ты слышишь?
Да, теперь и она начала различать.
Неясный гул и грохот долетали из-за холма, который им предстояло обогнуть. Эмма не успела опомниться, как Ролло схватил ее за руку и увлек за собой на холм, на котором среди белесых известняковых скал клубились густые заросли боярышника и куманики. Она едва не задохнулась от бега и, когда они оказались наверху, припала к камню, все еще тяжело дыша. Немного придя в себя, Эмма подползла к расселине среди скал – и замерла, не в силах отвести глаз от открывшегося ее взору зрелища.
Никогда в жизни она не видела ничего подобного. По старой, вьющейся среди холмов дороге медленно двигалось ощетинившееся древками копий огромное войско. Шум его постепенно нарастал, приближаясь и превращаясь в слитное гудение, в котором стук копыт сливался со звоном доспехов и несчетными голосами людей. Войско двигалось, растянувшись, как змея. Всадники попарно ехали на добрых конях, и ветер трепал флажки на их копьях, а солнечный свет, искрясь, отражался от их доспехов, отсвечивая золотом на бронзовых шлемах и холодной синевой на железных панцирях. Конных было необычайно много, что особенно поражало в этих безлюдных местах.
Впереди войска развевались долгохвостые парчовые стяги с ярким изображением золотого корабля на алом фоне и вышитой надписью, а также огромные голубые полотнища с серебряной фигурой какого-то святого. Эмма поняла, что перед ней – франки, войско какого-то могущественного сеньора, если не самого короля, и вся напряглась, прикидывая расстояние до них, а также удастся ли обогнать Ролло. Местность была открытая, ее непременно должны были заметить, следует только точно выбрать момент…
Ролло, казалось, прочел ее мысли. Он навалился на нее сверху, едва она попробовала пошевелиться, и приставил к горлу острие кинжала.
– Только издай звук, и вмиг захлебнешься собственной кровью, – прошипел он ей в ухо.
Эмма едва не разрыдалась от страха, отчаяния и безысходности. Внизу, менее чем в тысяче локтей от нее, были ее соотечественники, и не какие-то там подозрительные бродяги, а благородные франки, воины, духовенство, вавассоры. Они помогли бы ей, они бы вырвали ее из плена, но она ни на миг не сомневалась, что викинг выполнит свою угрозу, если она посмеет не повиноваться. Все, что ей оставалось, – слушать доносимые ветром обрывки знакомой речи, латыни или франкского наречия, вслушиваться в звучный смех да глазеть. С тоской и мукой она вглядывалась в их длинноусые лица. Перед нею проплывали каски с петушиными гребнями и блестящие шишаки, надетые поверх кольчужных наплечников, она скользила взглядом по длинным, овальным или треугольным щитам, обитым сталью, по лиловым сутанам белого духовенства и темным рясам сопровождавших войско монахов.
118 
