Последние отзывы

  173  

Кривые пластмассовые грабельки царапают его подошву и возвращаются в бархатный футляр в кармане докторова пиджака. Прошли управляемые эксперименты, включающие последовательности звуков и голосов, с разной громкостью произносящих разные слова. Долгие дуновения пахнущего паприкашем дыхания овевали его лицо. Булавки кололи ему пальцы на ногах, сначала тихонько, потом, когда врач вышел из палаты, свирепо; Кристина тычет иглами с такой силой, что бусинки крови выступают на грубой шершавой поверхности его бледных желтых ступней. Оставаясь одна, она берет его руку и монотонно повторяет его имя, модуляции едва ли заметнее, чем у усердного прихожанина, для которого значение произносимых слов уже начало затираться. Особая машинка удерживает его веки открытыми, затем с почти утешительным жужжанием отпускает их закрыться и отдохнуть. Лечащий врач сообщает новости: недавние исследования показывают, что в определенных случаях, имеющих нечто общее со случаем нашего герра… герра… (смущенное заглядывание в планшетку) герра Хорты, кажется, можно предполагать, что примененная в нужном месте очень слабая электрическая стимуляция может, видимо, оказать целительное воздействие. Кристина не соглашается бить своего кумира током на основе таких вялых догадок. Добросердечная медсестра-англичанка подсказывает, что музыка, к которой джентльмен был неравнодушен, пока пребывал в сознании, вполне вероятно, поможет немного ускорить события; прежде она видела, что это довольно неплохо действует. И вот вскоре в палату доставляют маленький лазерный проигрыватель и компакт-диск с традиционной цыганской музыкой (за то и другое с радостью заплатил Чарлз), и они в самом деле, под внимательным взглядом Кристины, вызывают беспорядочные и еле заметные сокращения правой щеки и еще по крайней мере два пожатия второй степени правой рукой, но потом — ничего. И вот одним поздним — очень поздним — вечером, при громко работающем телевизоре (горделиво невнятное объяснение, чего добились американские специальные подразделения в тылу иракцев), Кристина бьет Имре по липу. С конца января она практически живет в двух больничных комнатах, и теперь, после недолговечной радости от того пожатия руки, как бы громко, ласково, соблазнительно ни произносила она его имя, оно больше ничего в Имре не вызывает. В этот вечер Кристина немного выпила, и вместе с алкоголем в ее кровь просочилась малая мера жалости к себе. Ее обычно хорошо размешанные чувства слегка створожились, и, к собственному смущению, она сердится на Имре. В этот вечер она дала ему две пощечины, бессмысленно взывая к нему. Она бьет его от злости и от обиды, и еще оттого, что это может быть безрассудной, необычной, но успешной терапией, продиктованной чувствами, что прочнее и глубже самодовольной швейцарской медицины. Так или иначе, глаз он не открыл, и, прибавив телевизору громкости («каждый из этих парней несет то, что мы зовем „горячим яйцом“, и лучше об этом распространяться поменьше»), Кристина тяжело опускается в анатомическое кресло рядом с кроватью и позволяет себе поплакать, чуть-чуть и с полным самоконтролем.

— Печально это слышать. Я и сам надеялся на музыку. Пожалуйста, держите меня в курсе. Нет, нет, конечно, нет, это все нормально. Обязательно будьте там. Здесь дела потерпят без вас. О, нет, конечно, милости просим. — Чарлз кладет трубку. — Такое дело, Кристина — настоящее достояние этой организации Вы должны ее удержать — не буду учить вас вашей работе. Не сомневаюсь, у вас хватает собственных людей такого типа, но она местная, а это реально помогает. — Чарлз отказывается от австралийской сигареты.

Я знаю, что я один из многих паразитов, но иногда мы видим тело своего носителя в лучшем ракурсе. Сказать по правде, оттуда, где я присосался, идея Венгрии и ее бывших социалистических товарищей, внезапно якобы приобщившихся к НАТО, вызывает чувство, будто меня знакомят с детьми новой жены отца, моими сраными сводными братьями и сестрами, которые переезжают к нам, начинают играть моими игрушками и зовут моего папу «папа». Но вместе с тем у кого не заболит душа о венгах, новичке в большой школе? Как малютка, которого выбирают в последнюю очередь, когда разбиваются на команды для игры в кикбол, Венгрия робко стоит у края площадки, пока наконец президент Буш не скажет: «А-а, блин, смелей, Жольт! Конечно, мы рассчитываем на твое мужество!» Или, как то красноречиво объяснил лейтенант Пал, у которого я был на минометных стрельбах: «В общем, я совсем не уверен, что наши минометы будут так уж полезны в условиях пустыни. Так что мы с большей радостью и уверенностью поможем медицинским персоналом». Что ж, вода под мостом течет быстрее, чем раньше, и эта нынешняя эпохальная война, кажется, превратится в воспоминание прежде, чем дело дойдет до продуктовых карточек и ночных гражданских патрулей, или у нас появится возможность спать с женами ушедших на фронт солдат Как однажды заметил один мой друг, в наши дни трудно уследить за сменяющимися эпохами. Теперь начало марта, и это помещает нас в лихорадку и эйфорию послевоенного времени. Конечно, война, которая начинается с черчиллианских призывов к крови, поту и слезам, победе любой ценой и спасению свободного мира, но заканчивается военным эквивалентом поведению злобного ребенка-дебила, который внезапно забыл, зачем душит хомячка, и отбрасывает жертву в сторону, пока она еще способна задышать…

  173