Особенно,... 
49 
И Карен легко понеслась на сопредельную территорию — обсуждать сценарий, который уже рождается из ее венгерского опыта, крепкий, крепкий материал, она каждый божий день наблюдает, ее записные книжки, как она осторожничает, чтобы главный не заметил, что она работает над сценарием, как она пишет в кафе и собирается завести у себя салон, и…
И Эмили стоит, зажав между зубов виноградину. Кусает ее, ягода почти лопается. Тени от камина гладят ее руки, танцуют вокруг шеи. Эмили ослабляет узел тоги…
— Потому что кто-то должен говорить этому поколению, нашему поколению, зачем оно, понимаешь? Стои́м ли мы за что-нибудь? Или против чего-нибудь? Вот, я тебе скажу: я готова на все, я начинаю этот разговор, вот сейчас, в фильме. Он именно об этом — о нас — о нашем поколении, потому что сейчас наше время, мы больше не можем ждать, нам нужно переопределиться, пока кто-нибудь другой — который старше и уже испорчен, — не сделал это за нас. Мы должны встать, понимаешь, и сказать: «Эй, мы не думаем так, мы думаем вот как…»
Рука Эмили поднимается к груди, играет последними скрещенными концами исчезающего узла на сползающей простыне. Треск пламени теперь отчетлив, каждый щелчок и хлопок раздается на всю комнату…
— Спроси меня. Давай спроси меня. Я тебе скажу: последний раз, когда поколение оказывалось в такой ситуации, как наше, — 1919 год. Это факт, общественно-исторический факт. Это можно доказать. С цифрами. Мы такое же потерянное поколение, как самое потерянное из прошлых потерянных поколений, и лично мне это нравится, мистер. Посмотри, какие у нас символы, как любое взаимодействие вписывается в…
И вот тога — узел на плече, полотно, туго натянутое на груди, — падает, тает, переливаясь, стекает с живота за спину, будто какой-нибудь волшебник невыносимо плавно высвобождает Эмили из растворяющейся тоги, как из бутона; ее голова запрокинута, волосы раздувает сильный, дующий ниоткуда ветер…
— И к тому же эта газета не начнет приносить прибыль при нашей жизни. Бесплатный совет, хочешь? Главный чокнутый, если думает, что у него получится сколотить состояние на этой макулатуре.
Карен рассчитывается за обед.
— Это полностью за мои. Твой следующий раз.
Она постукивает по зубам краем кофейной чашечки.
— И потом, неужели можно всерьез ожидать, что человек всю жизнь будет работать в эмигрантской газетке, правда? Хотя есть в таком повороте что-то занимательное, fin-de-siecle,[28] понимаешь? Это мне напомнило, один парень, я знала его дома, он живет сейчас в Праге, повезло паразиту, и он пытается открыть свое дело, делает замороженные десерты в виде Пруста или Фрейда или в форме велосипеда, они называются фин-де-сикль…
Уже полностью голая, за длинным низким столом, она раскусила виноградину и проглотила, едва приподняв уголок рта. Она манит его…
Встали из-за стола.
— Спасибо за обед, — говорит Джон.
Карен улыбается, стараясь не рассмеяться. Легко наклоняет голову, одновременно воздевает брови.
— Надеюсь, это мне? — Она делает большие глаза.
На Джоне семейные трусы под свободными брюками.
XIX
Детский микроскоп с принадлежностями, предметное стекло и покровное стекло. Предметное стекло: прозрачный прямоугольник размером с кусок пластыря и толщиной с двадцатипятицентовик. Покровное стекло: прозрачный квадрат формой и толщиной как почтовая марка. Чтобы посмотреть под микроскопом, ребенок капает из пипетки каплю жидкости на предметное стекло, а сверху прижимает покровным. Покровное стекло, плавно скользя, катается по поверхности предметного, отделенное от твердого ложа пленкой жидкости, и ребенок старается покрепче сжать стеклышки, чтобы они слиплись. Стеклышки так близко, как только могут быть, но на самом деле, не касаясь друг друга, висят, разделенные слоем жидкости толщиной в одну клетку.
От этого воспоминания Джон никак не может отвязаться во время своего первого быстрого полового сношения сразу после обеда 5 июля 1990 года. Он сходит с ума от вожделения, да, но кроме того, он почти до слез расстроен. «И это все?» — думает Джон, даже когда захватывает Карен в судорожные горсти. Вот лишь настолько близко бывают два тела?
И еще он удивляется тому, как тяжел человек, тому, что у Карен вообще есть вес. В его представлении женщины были невесомы и бесконечно податливы. Их можно было поднимать, катать, бросать из одной коитальной сценки в другую, ввинчиваться в них толчок за толчком. Но вместо того — избыток гравитации; другая планета, плотнее, размером с кровать. Руки и ноги пригвождены, волосы прищемлены, доступ блокирован, стены вздумали толкаться, простыни сговорились путаться, пружины скрипят, отвлекая и насмехаясь над Джоном.
49 
