Последние отзывы

  44  

Всё перевернулось, в голове кружилось.

А писари не без гордости рассказывали о своей стойкости: выбранному теперь батальонному комитету и от него приходившим уполномоченным не дали ни одной справки, не объяснили ни одного пути, как решать хозяйственные дела. Оттого-то за сутки солдаты хватились и сегодня стали своих же офицеров выбирать на прежние должности.

Да солдаты бы так не дурили, не бушевали, если б их не подбивали штатские с Выборгской стороны.

И опять в каком-то головокружении, потеряв всякую нить смысла, пошёл Нелидов бродить по собранскому разгрому, хрустя сапогами.

И увидел другого такого же печального одинокого бродящего – штабс-капитана фон-Фергена!

– Алексан Николаич!

Они не виделись с позавчерашнего утра, тёмного предрассветья, когда расходились со своими командами по разным местам Выборгской стороны. Всего с позавчера?…

Теперь встретились как в покойницкой.

Глаза Фергена смотрели напряжённо-остеклело, как потеряв самого близкого.

– А вас в Думу не заставляли идти?

Ферген неколебимо:

– Я им ответил: никуда не пойду и не буду вами командовать, пока вы не снимете красных тряпок и не примете настоящий строй.

– А они что?

– Заорали, рассердились. Я ушёл.

Стояли на осколках.

– А пойдёмте, Александр Николаич, ко мне, – вспомнил Нелидов, что и сам до своей квартиры никак не дойдёт. – Отдохнём, подумаем, что дальше.

Квартира Фергена была в городе.

Дошли до флигеля близ полковой церкви. Стучали – не сразу Лука открыл. Встретил с лицом заспанным. Стал оправдываться, что ночами спать не давали, приходили обыскивать. Но перед налётом солдат успел золотые, серебряные вещи и что поценней – упрятать в печку, нечего было им и брать. Если б и сегодня капитан не пришёл – он думал туда, к нему в укрытие, пробираться. Да Лука и правда предан.

В комнатах было нетоплено, Лука спал, хорошо укрывшись. Один миг, один миг – сейчас он и растопит и накормит. Доставал из золы подстаканник, ложки, чарки, кольцо – и вот уже растапливал, и дрова приятно потрескивали.

Сели офицеры, опустошённые, мрачные, друг против друга через пустой стол. Кто что перепоил и знал за эти дни.

Ферген рассказывал, как третьи сутки по разным местам Выборгской стороны никем не сменяемые караулы московцев продолжают и сегодня стойко стоять, не уходят. А здесь в батальоне такие же солдаты – и…

Потянуло теплом по обеим комнатам.

А ещё и поевши горячего – вдруг почувствовали изнурчивую усталость. Ещё был день – едва за середину, и не сделали они сегодня ничего, – не как будто должайший, труднейший день их жизни подвалил к концу, они больше не выдерживали, устали самой душой.

И Нелидов сказал:

– Может, спать ляжем? А?

Не раздевались – только сняли сапоги, накрылись и заснули при белом свете.

261

Тут же, в начале Остоженки, был и штаб Московского военного округа, и Воротынцев сразу отправился туда: там должны были всю ситуацию знать, и оттуда всё станет ясно. Правда, состав штаба сильно изменился от 14-го года, приятелей у него тут не осталось, по – знакомцы среди офицеров, да и толковые старшие писари.

Пошёл – лишь узнать, но пробыл там часа три – быстрей нельзя было собрать и осознать всю картину, да она всё время и менялась.

Впечатление было – ошеломляющее. Происходило нечто просто недостоверное – и в такие короткие сроки, что Воротынцеву не верилось вдвойне: как же он черезо всё это прошёл – и ни обломком не был задет. В воскресенье, когда из Петрограда уезжал – совсем тихо. В понедельник в Москве – как будто покойно, ничего не заметил. А вторник…

Узнавая от штабных, что происходило в Москве вчера и что сегодня, Воротынцев, конечно, не открыл им, что сам-то здесь уже третий день, и что сам из Петрограда. Невозможно было признаться, что и там, и здесь он всё пропустил.

Да в Москве вчера своих событий никаких особенных: ни столкновений, ни стрельбы, ни захватов зданий, ни арестов должностных лиц. И сегодня – работает водопровод, освещение, телефон, банки, торговые; и присутственные места, всё обычным порядком, нет только трамваев и газет. Всё – только отзвук Петрограда и волнение ожидания. Но нетерпеливые студенты и курсистки начали стекаться на Воскресенскую площадь. Члены городской думы выходили к ним с речами. А потом потянулись и рабочие, обыватели, гуще толпа, потом и другие сходки по городу. Однако в самой думе кипели речи всё законной публики, не революционеров, а благомысленной части населения, – как ей запретить? Если где и требовалось какое вмешательство, то только полицейское. Но ни полиция, ни конная жандармерия нигде ничему не препятствовали, на всех заставах пропускали шествия с красными флагами. Близ думы топтался на конях жандармский эскадрон и не знал, что предпринять. Тогда почему же должны были действовать военные власти? А войска – были заведены в казармы, и сидели там. Как будто правильно.

  44