— Неудобно перед официантами, — сказала Катя. — Что они подумают?
— Я опять пойду. — Олеся быстро повернулась, и я испугалась, что она может не успеть до туалета.
— Я же сказала: в 12.15! — раздраженно проговорила Анжела, подхватывая Олесю и бросая телефон на диван.
— Позовите менеджера! — громко произнесла Катя. — Чем вы отравили нашу подругу?
Менеджер неуверенно возразил, что она даже не успела сделать заказ.
— Но она ела с наших тарелок! — возмущалась Катя. — Это что, значит, у нас тоже у всех отравление будет?
Я наблюдала за всей этой историей отстраненно. Как зритель в кино. Мне только хотелось, чтобы выключили звук.
***
Моя домработница снова не вышла. Я позвонила ей домой. Она ответила как ни в чем не бывало.
— Ну, вы приедете? — Я добивалась единственно приемлемого для меня ответа.
— Нет. Я пока не смогу.
— Как «не смогу»? — Я захлебнулась от возмущения. Что они себе позволяют?
— Извините.
Мне показалось, что это прозвучало от чистого сердца. Я все-таки хорошо к ней относилась.
Даже называла ее «своей второй мамой».
— Ладно. Я позвоню в агентство, буду искать другого человека.
— Извините, — повторила она.
— Я дам вам рекомендацию в агентство. Хоть и не понимаю, что произошло.
Агентство обещало прислать замену завтра.
Может, и хорошо, что у меня нет домработницы. Все-таки экономия! Я испугалась собственных мыслей. Им нельзя поддаваться.
Я свято верила, что с человеком никогда не произойдет то, что для него неприемлемо.
Возьму себе двух домработниц. Трех.
Я собиралась к свекрови в гости. В худшем смысле этого слова.
Я доставала с полок моей огромной гардеробной вещи, держала их одну за другой в руке, словно взвешивала, и бросала на диван. Пока на диване не оказалась половина моего шкафа.
Это — моя обычная манера одеваться. Куда мне без домработницы? Кто же это все раскладывать будет и гладить?
Я покупаю вещи чаще всего именные. В Третьяковском проезде. Или в «Soho».
Я держала в руках вешалку с черным костюмом Valentino. Свекровь бы оценила.
Я бросила костюм в общую кучу. Взяла юбку Cavalli.
Неуверенно остановилась перед платьем Armani. Снова бросила взгляд на Valentino.
В Valentino чувствуешь себя леди. В Cavalli ощущаешь себя так, как будто муж наконец-то уехал в командировку. А в Armani — как будто муж уехал в командировку, но ты — осталась леди.
Я, как всегда, надела Cavalli. С удовольствием представила себе раздраженный взгляд свекрови.
Зазвонил телефон. Рома. Сообщил, что я, оказывается, уже давно могу пользоваться своими карточками VISA и АтЕх.
За что люблю Рому — так это за отходчивость.
— А зачем ты едешь к моим родителям? — поинтересовался он.
— На тебя пожаловаться, — вздохнула я. Чересчур громко. Рома мог подумать, что я выдохнула дым марихуановой сигаретки.
— Вряд ли они тебя пожалеют.
— Это точно. Но еще заодно я покажу свекру фотографии моих телохранительниц. Твой папа благородно вызвался взять себе парочку — это будет что-то вроде моей PR-кампании.
Я уже по второму разу перерывала все шкатулочки и вазочки в поисках своих сережек. По полтора карата плюс на три карата россыпью.
Их не было.
Я посмотрела под диваном, на всех полках.
В постели.
Вышла к машине. В пепельнице. Я иногда снимаю сережки по дороге домой. Слишком тяжелые, уши болят.
Сережек нигде не было. Я моментально связала исчезновение бриллиантовых сережек со странным увольнением домработницы.
«Вот сука!» Я схватилась за телефон. Что я ей скажу? Она начнет плакать, а доказать я ничего не смогу.
Я еще раз вытряхнула содержимое всех коробочек в своей спальне и ванной. Отодвинула мебель. Нет.
Позвонила Веронике.
Она сочувственно выслушала меня. Расспросила о подробностях. Рассказала, как у ее приятельницы домработница украла все шубы. Я продиктовала ей паспортные данные своей Тамары. Хорошо, что не выбросила анкету из агентства.
У Вероникиного мужа есть такой специальный Борисыч. На зарплате. Его работа заключается в выколачивании долгов.
— Но ты точно уверена, что это она? — еще раз переспросила Вероника.
— Ну, я же не сумасшедшая!
— Просто ты же представляешь, что он с ней сделает?
Я попыталась представить. Вспомнила, как ходили в Праге в музей, в котором в качестве экспонатов были собраны орудия пыток со всего света.
На всякий случай я соврала: