103 
— Эми, успокойтесь, пожалуйста! Успокойтесь, прошу вас!
— Это очень странная история, Олег Абрахамович, — всхлипывает трубка. — Долго рассказывать. Человек, который был под подозрением… который, возможно, стрелял в Пола, — он мертв. Его убил ваш отец.
— Папа?! Убил человека?!
— Да. А потом убили его самого. Он был mad… как это? Сумасше… нет… не в себе, вот! Социально опасен.
Говоря о моем отце, Эми наконец перестает всхлипывать, и я понимаю, что это значит.
Неожиданно в трубку врывается басовитый рык:
— Ask him, does he going to come to U.S.A. ?
— Это капрал Джейкобс, — спешно поясняет Эми. — Он взял вторую трубку. Капрал спрашивает, не собираетесь ли вы приехать в Соединенные Штаты? Тут на похороны субсидия оформлена, тысяча долларов, и дом остался — а вы… как это… единственный наследник. Вы собираетесь приехать?
— Нет, Эми. Во всяком случае, в ближайшее время. Не получается у меня. Дом закройте, пусть себе стоит — может, когда-нибудь приеду. А деньги… Пашку, как я понял, хоронить не пришлось… — к горлу подступает тугой комок, и я с усилием загоняю его внутрь, обратно в ноющую грудь. — А отца уже похоронили?
—Да.
— Ну, пусть тогда на эти деньги плиту приличную на могилу поставят. Оградку там… И рядом еще одну плиту — для Павла.
ВЗГЛЯД ИСПОДТИШКА…
Есть такие лица, есть такие люди, что всегда кажется: он здесь и в то же время далеко, по другую сторону зеркального стекла. Сыплет ноябрьский дождь, а он занавесит глаза бровями, и там, под лохматыми занавесями, отражается пронзительная голубизна чужих небес; на улице духота и мертвый штиль — а его выгоревшую за лето шевелюру треплет нездешний ветер. Зато загар к нему липнет безо всяких кремов — любо-дорого поглядеть! Иной, бывало, весь облезет, пузырями-волдырями — а он темным золотом сияет, и припухлые, еще детские губы слегка тронуты взрослой улыбкой.
В школе его вечно за эту улыбку били.
И еще: привычка грызть ногти.
Вот он какой, мой брат Пашка…
— Да, Олег Абрахамович, я передам. Только… не надо плиты для Пола, хорошо?
В голосе Эми звучит странная, щемящая мольба.
— Почему, Эми?
— Я… я не могу объяснить…
— Что?! — невозможная, отчаянная надежда, которая, оказывается, все это время пряталась и за словами Эми, и на дне моей собственной души, разом вырывается наружу. — Ведь ты же сама сказала: акула!..
Ну, спорь, спорь со мной, девочка, убеди меня, что еще есть надежда — я поверю, я с радостью поверю, я дам себя убедить… только не молчи!
— Да, акула. Но… я ведь говорила: это очень странная история! Мне кажется, я встречалась с Полом… уже после… мне… Щелчок.
Последние слова девушки эхом отдаются в моей голове, в то время как трубка исходит короткими гудками. Обрыв связи.
Или Эми, не выдержав, нажала на рычаг.
Или это сделал капрал.
Или…
— Что с вами, Алик? Вам плохо?
— Мне очень плохо, Ерпалыч, — отвечаю я и медленно сползаю со стула на пол.
5
— …Нет, Ерпалыч, не надо валидола. Отпустило уже… Водка? Нет, водки тоже не надо. Нет их больше, Ерпалыч, понимаешь? Ни папы, ни Пашки. Погибли, в своих Штатах.
Ерпалыч молчит, не пытаясь меня утешать — и я благодарен старику за это. От любых слов сейчас будет только хуже. Я должен сам. Сам…
…Павел свет Авраамович, братец мой непутевый, стоит около сияющей свежей краской будки телефона-автомата — вместо того чтобы процветать на островке близ побережья Южной Каролины в окружении акул капитализма — и оглядывается по сторонам. Оглядывается плохо, хищно, поворачиваясь всем телом, движения Пашки обманчиво-медлительные, как у большой рыбины, и еще у него что-то с руками, только я не могу разглядеть, что именно: предплечья уродливо толстые, лоснящиеся и как-то нелепо срезанные на конце, похожие на культи, обрубки эти все время шевелятся, подрагивают меленько, поблескивают жемчужной россыпью…
— Слушай, Ерпалыч, ты на Выворотке бывал?
— Бывал, Алик.
— Они… там… они — мертвые?
— Да, Алик, — сейчас старик очень серьезен.
— Все? Ведь мы с Фолом туда живьем вломились! Да и ты…
— Да, Алик, живой человек может попасть на Выворотку. Но только верхом на кентавре, и ненадолго. На день. Или на ночь. Иначе… иначе он рискует остаться там навсегда.
— Слушай, Ерпалыч… Ты, наверное, сейчас скажешь, что я свихнулся — может, я и вправду свихнулся! — но неделю назад я там видел Пашку. Своего брата.
103 
