Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
38 
Неизменность.
С некоторых пор Мотоеси начал подмечать за собой странные и резкие смены настроения, чего раньше за ним вроде бы не водилось. Ладно, на базаре он еще в Киото, со встречи с Зеленщиком Тамэем, приучился торговаться с яростью и увлечением – в итоге всегда выторговывая медяк-другой. Более того, ему начинал доставлять удовольствие сам процесс торговли, хотя еще недавно сражаться за жалкие медяки казалось занятием глупым и едва ли не унизительным.
Теперь это вошло у него в привычку.
Опять же, репетируя с отцом фрагмент из очередной новой пьесы, Мотоеси вдруг ощущал некую странную уверенность: вот оно! Играть надо так, и именно так (хотя как именно – он бы не мог в этот момент объяснить). И он играл, после ловя на себе радостно-удивленный взгляд отца; юноша даже несколько раз удостаивался похвалы Будды Лицедеев.
Годом раньше Мотоеси наверняка возгордился бы и обрадовался: сам отец похвалил его, значит, он делает успехи!
Но теперь Мотоеси был старше и понимал: отец в летах, он, его младший сын, – единственная опора мастера, и потому Дзэами стал более снисходительным к бесталанному сыну. А видя его отношение, и другие начинают заглядывать юноше в рот – хотя сам он, Мотоеси, прекрасно знает себе цену!
«Уйду в монахи! Хотя под рясой от себя не спрячешься… и все же – лучше в монахи!» – такие мысли все чаще посещали юного актера, но он не решался бросить престарелого отца, для которого действительно остался единственной опорой.
И вот недавно в их дом заявился уже известный меж театралами Миямасу-сан, дабы попросить отца о помощи в подготовке премьеры «Парчового барабана» – а также уговорить присутствовать на самом спектакле, чтобы высказать после свои замечания.
Три последних дня перед премьерой к их дому подъезжала присланная Миямасу повозка, и Дзэами с сыном отправлялись на репетиции. Все шло прекрасно, Мотоеси даже не слишком донимали вопросами о его просвещенном мнении… да, судьба всегда сперва ласкается, прежде чем ударить наотмашь!..
Это было безумие – играть премьеру, когда исполнитель главной роли сбежал, переманенный завистником Онъами!
Это было безумие – ставить на главную роль его, Мотоеси, будь он хоть трижды сыном великого Дзэами!
Это было безумие – согласиться играть, зная, что эта роль ему не по силам!
И это тройное безумие настигло его!
За все надо платить.
Он взвалил на плечи непосильную ношу – и платит за нее теперь собственным рассудком.
5
Не понимая, зачем он это делает, Мотоеси порывисто развернул принесенный с собой сверток (с некоторых пор юноша все время таскал его чуть ли не за пазухой, это уже вошло у него в привычку), извлек наружу кипарисовый футляр, раскрыл…
На юношу смотрел нопэрапон.
Матовая поверхность с невыразительными прорезями была гладкой – никакой. Невозмутимая, безликая отрешенность глядела на него сквозь узкие глазницы. Отрешенность перетекала внутрь Мотоеси, медленно заполняла его изнутри, поднимаясь, как вода во время весеннего паводка, – и в этой воде из глубины всплывало лицо мертвого старика-одержимого, то лицо, которое тщетно пытался сделать своим сын великого Дзэами.
Лицо всплыло, проступило наружу – и вот уже две маски оо-акудзе смотрят на молодого актера, сверкая серебряными белками яростных глаз.
Это уже было, было, было! – во сне, в бреду яви, в кошмарах, когда он видел плавящуюся, меняющую очертания маску, спрятанную в личном сундучке.
Сейчас это произошло наяву, на его глазах.
Мотоеси смотрел на две одинаковые маски – и безумие злорадно подмигивало ему двумя парами вытаращенных глаз, на которых играли блики свечей.
Юноша так и не понял до конца, какую из масок он в итоге надел. Но едва прохладная поверхность коснулась ткани, покрывавшей лицо актера, плотно прилегла к ней, прилипла, вросла – лик злого духа двинулся дальше, погружаясь теперь в сокровенные глубины души, меняя, переплавляя самого Мотоеси.
Безумие пустило корни.
Когда Мотоеси выходил из «Зеркальной комнаты», у него вдруг возникла уверенность: если сейчас снять маску, из-под нее на людей глянет все тот же лик злобного духа.
Он не знал, готов ли он.
Он даже не знал, в своем ли он уме.
Но он знал другое: надо играть дальше.
6
- …Ночные волны бьют о берег,
- А в плеске их какой-то слышен голос…
На этот раз в шелесте занавеса действительно слышался плеск воды.
38 
