Особенно,... 
81 
Но отсечь восприятие эмоционального фона людей, находящихся рядом, телепат не мог. В особенности, такой чуткий, как Монтелье.
– Интересный вы народ, вехдены…
Под воздействием наркотика режиссера одолевал словесный понос. Его не смущало, что он может невзначай обидеть собеседника. Нового энергетика найти легче легкого. Да и к чужим обидам телепаты относились с изумительным равнодушием.
– Мудрый, строгий. Все по правилам, по расписанию. Запрет-разрешение. Я заметил: куда бы ты ни заходил, от порога до цели ты всегда делаешь нечетное количество шагов. Один, три, девять. И походка вроде бы ровная, и длину шага не подстраиваешь…
– Так надо, – кивнул Фаруд.
– Кому надо? Для чего?
– Для взращивания внутреннего огня.
– Когда у тебя день рождения?
– Не знаю.
– Вот! И никто из ваших не знает. Или умалчивает. Год – пожалуйста, а день – хоть режь… Это тоже надо?
– Да.
– Для взращивания?
– Да.
– У тебя сестра рожает. Я, когда собирал материал для «Гнева…», узнал: ее сорок дней после родов будут мучить. Хуже, чем в пыточной камере. Чистую воду пить нельзя. Находиться в тепле нельзя: палату охлаждает кондиционер. Спать – на жестком. Умываться – мочой. Ты когда-нибудь умывался мочой?
Фаруд пожал плечами.
– Нет. Я никогда не рожал.
И тихо добавил:
– Что вы знаете о пыточной камере…
– Зачем твоей сестре нужны эти мучения?
– Для взращивания внутреннего огня. Это не мучения. Это ограничения.
Палочка догорела до середины. Здесь находилась двухмиллиметровая прослойка – тертая кора дерева зибак. Безобидная для всех, у телепатов она резко обостряла обоняние. Дальнейший механизм стимуляции ассоциационных нервов мозжечка был предметом долгих ученых споров.
Монтелье с блаженством втянул сизый дым.
– Когда я посещал администрацию заповедника, я нарочно считал их шаги. От порога до цели: стола, кресла, терминала… Они не чурались четного количества. Чиновники что, не вехдены?
– Вехдены, – спокойно признал Фаруд. – Реформисты. Их становится все больше. Их лидеры считают, что мы должны заново пересмотреть систему эволюционных норм. Проверить действие каждого запрета и разрешения на организм. Зафиксировать уровень внутреннего огня: рост и падение. И отказаться от тех норм, влиянием которых можно пренебречь.
– Забавно. Реформистов еще не побили камнями?
– Нет. Им дают ученые степени и кафедры в университетах. Гранты на исследования. Правительственные награды. Кей Кобад IV (да воссияет свет владыки над миром!), глава государства – реформист.
– Ясно, – Монтелье внезапно потерял интерес к разговору. – Все, я поехал спать.
– Нет, я пломбировать наш павильон…
Вскоре, сверкая мощными фарами, трассер умчал режиссера прочь от пустыни. За ними на вездеходе убрались техники, громко обсуждая четвертьфинальный матч на первенство Михра по човгану. Складывалось впечатление, что в аппаратуре техники разбираются хуже, чем в клюшках, мячах и породах лошадей. Оседлав грузовую платформу, уехала обслуга.
Последним, подмигнув Фаруду, укатил Кэст Жорин.
Закат стек за линию горизонта. В черном небе загорелись звезды: крупные, яркие. Дикий Жеребец бил копытами – вокруг левого копыта вращались две планеты, Абан и Дай, колонизированные вехденами в позапрошлом столетии. К Жеребцу, таясь, через Медовый Разлив ползла Обеа – Змея по-вудунски. Глаза Змеи указывали путь караванам через опасные пески Михра. Южнее скалилась Волчица, тряся бриллиантами сосков.
Фаруд ждал.
Ветер играл с жесткими стеблями ёж-травы. Сухо шелестя, барханы меняли кожу. Голоса пустыни дразнили, морочили, звали сделать шаг и сгинуть навеки. Невидимые во тьме, раскрывали венчики микро-соляросы: кровь и изумруд. Горел фонарь на крыше павильона.
Фаруд ждал.
Со стороны города донесся шум двигуна. Минута, другая – и супермобиль «Enzel Classic» вынырнул из темноты. Эту модель мог себе позволить только очень богатый человек. Мобиль затормозил у шезлонга с Фарудом. Дверца салона скользнула вверх, втянувшись в корпус. Наружу выбрались двое помпилианцев – судя по виду, любовники, весело проводящие время.
На мужчине были шорты и цветастая рубаха навыпуск.
Женщина, блондинка с синими линзами-люминофорами в глазах, вырядилась в свадебное платье вехденки – купленное, вне сомнений, за целое состояние в бутике «Добрый знак». Таких платьев вехденки не носили: хоть на свадьбу, хоть на похороны. Эту ерунду на Михре всучивали доверчивым туристам. Лицо «невесты» сверкало в звездном свете. Похоже, она и сама была звездой – звездой пирсинга. Кольца в носовой перегородке, «бананы» в бровях, подковы и лабреты в ушах; иглы с бусинками пронзали щеки, а когда «невеста» хохотала, в языке блестели титановые спиральки.
81 
