38 
– Ведь, видите ли, Масловой предстояло одно из двух, – очевидно желая быть как можно приятнее и учтивее с Нехлюдовым, сказал председатель, расправив бакенбарды сверх воротника пальто, и, взяв его слегка под локоть и направляя к выходной двери, он продолжал: – Вы ведь тоже идете?
– Да, – сказал Нехлюдов, поспешно одеваясь, и пошел с ним.
Они вышли на яркое веселящее солнце, и тотчас же надо было говорить громче от грохота колес по мостовой.
– Положение, изволите видеть, странное, – продолжал председатель, возвышая голос, – тем, что ей, этой Масловой, предстояло одно из двух: или почти оправдание, тюремное заключение, в которое могло быть зачислено и то, что она уже сидела, даже только арест, или каторга, – середины нет. Если бы вы прибавили слова: «Но без намерения причинить смерть», то она была бы оправдана.
– Я непростительно упустил это, – сказал Нехлюдов.
– Вот в этом все дело, – улыбаясь, сказал председатель, глядя на часы.
Оставалось только три четверти часа до последнего срока, назначенного Кларой.
– Теперь, если хотите, обратитесь к адвокату. Нужно найти повод к кассации. Это всегда можно найти. На Дворянскую, – отвечал он извозчику, – тридцать копеек, никогда больше не плачу.
– Ваше превосходительство, пожалуйте.
– Мое почтение. Если могу чем служить, дом Дворникова, на Дворянской, легко запомнить.
И он, ласково поклонившись, уехал.
XXV
Разговор с председателем и чистый воздух несколько успокоили Нехлюдова. Он подумал теперь, что испытываемое им чувство было им преувеличено вследствие всего утра, проведенного в таких непривычных условиях.
«Разумеется, удивительное и поразительное совпадение! И необходимо сделать все возможное, чтобы облегчить ее участь, и сделать это скорее. Сейчас же. Да, надо тут, в суде, узнать, где живет Фанарин или Микишин». Он вспомнил двух известных адвокатов.
Нехлюдов вернулся в суд, снял пальто и пошел наверх. В первом же коридоре он встретил Фанарина. Он остановил его и сказал, что имеет до него дело. Фанарин знал его в лицо и по имени и сказал, что очень рад сделать все приятное.
– Хотя я и устал… но если недолго, то скажите мне ваше дело, – пойдемте сюда.
И Фанарин ввел Нехлюдова в какую-то комнату, вероятно, кабинет какого-нибудь судьи. Они сели у стола.
– Ну-с, в чем дело?
– Прежде всего я буду вас просить, – сказал Нехлюдов, – о том, чтобы никто не знал, что я принимаю участие в этом деле.
– Ну, это само собой разумеется. Итак…
– Я нынче был присяжным, и мы осудили женщину в каторжные работы – невинную. Меня это мучает.
Нехлюдов неожиданно для себя покраснел и замялся.
Фанарин блеснул на него глазами и опять опустил их, слушая.
– Ну-с, – только проговорил он.
– Осудили невинную, и я желал бы кассировать дело и перенести его в высшую инстанцию.
– В сенат, – поправил Фанарин.
– И вот я прошу вас взяться за это.
Нехлюдов хотел кончить поскорее самое трудное и потому тут же сказал:
– Вознаграждение, расходы по этому делу я беру на себя, какие бы они ни были, – сказал он, краснея.
– Ну, это мы условимся, – снисходительно улыбаясь его неопытности, сказал адвокат.
– В чем же дело?
Нехлюдов рассказал.
– Хорошо-с, завтра я возьму дело и просмотрю его. А послезавтра, нет, в четверг, приезжайте ко мне в шесть часов вечера, и я дам вам ответ. Так та€к? Ну и пойдемте, мне еще тут нужны справки.
Нехлюдов простился с ним и вышел.
Беседа с адвокатом и то, что он принял уже меры для защиты Масловой, еще более успокоили его. Он вышел на двор. Погода была прекрасная, он радостно вдохнул весенний воздух. Извозчики предлагали свои услуги, но он пошел пешком, и тотчас же целый рой мыслей и воспоминаний о Катюше и об его поступке с ней закружились в его голове. И ему стало уныло и все показалось мрачно. «Нет, это я обдумаю после, – сказал он себе, – а теперь, напротив, надо развлечься от тяжелых впечатлений».
Он вспомнил об обеде Корчагиных и взглянул на часы. Было еще не поздно, и он мог поспеть к обеду. Мимо звонила конка. Он пустился бежать и вскочил в нее. На площади он соскочил, взял хорошего извозчика и через десять минут был у крыльца большого дома Корчагиных.
XXVI
– Пожалуйте, ваше сиятельство, ожидают, – сказал ласковый жирный швейцар большого дома Корчагиных, отворяя бесшумно двигавшуюся на английских петлях дубовую дверь подъезда. – Кушают, только вас велено просить.
38 
