Последние отзывы

  141  

— Сейчас я представлю тебя… — заговорил было Гангея, но Вьяса бесцеремонно прервал регента:

— К Яме все представления! Я устал. Хочу есть и спать. И Крошка хочет того же. Пусть нас отведут в какой-нибудь тихий закуток, принесут еды и оставят в покое! До вечера. Ах да! Еще омыться с дороги… Бадья у вас во дворце есть?

Грозный пожал плечами, но настаивать не посмел.

3

Еду Вьясе принесла смуглая рабыня-шудра, которая чем-то провинилась на кухне и потому в наказание была отправлена к жуткому гостю — добровольно прислуживать мудрецу мог согласиться разве что безумец! Рабыня же слыла девушкой тихой и послушной (непонятно, как такая вообще могла провиниться?). Она безропотно взяла большое серебряное блюдо с жареным рисом, фруктами и сдобными лепешками, а также кувшин с молоком и понесла все это добро в летнюю виллу посреди парка, где поселили урода — сына Сатьявати.

На стук никто не отозвался, и девушка, подождав минутку-другую, осмелилась войти без приглашения.

Вьяса сидел на низком ложе, поджав под себя босые ноги — на каждой было по шесть пальцев — и исподлобья смотрел на вошедшую служанку.

За спиной мудреца на стене висела вешалка из слоновьих бивней, а на вешалке болталась семиструнная вина, забытая кем-то.

— Я принесла вам поесть, господин, — девушка поставила перед Вьясой поднос с кувшином и почтительно припала к полу, держа сложенные ладони возле лба. Перед ней был дваждырожденный, и не просто дваждырожденный, а великий мудрец, к тому же сын самой царицы! На жуткую внешность мудреца она попросту не обратила внимания: во-первых, была подслеповатой с самого рождения, а во-вторых, считалась среди дворни бесчувственным идолом.

— Ладно уж, вставай, — ворчливо буркнул Вьяса, почесывая подмышки. — Хватит пол протирать! Налей-ка лучше молочка для Крошки…

Рабыня послушно поднялась и, наливая молоко из кувшина в грубую глиняную чашку, выданную ей мудрецом, робко поинтересовалась:

— Да простит мне великий подвижник мой глупый вопрос, но кто такая Крошка? Она здесь?

— Надеюсь, — усмехнулся великий подвижник. — Крошка, ты здесь?!

В ответ на призыв прямо из-под ложа, на котором сидел чернец, с сухим шелестом заструилась Крошка. Сейчас кобра спешила к своему любимому лакомству — и потому махнула хвостом на присутствие посторонних.

Зато Вьяса исподтишка наблюдал со злорадным любопытством: как поведет себя девушка?

Однако, если Черный Островитянин ждал визга и крика, его ожидания не оправдались. Рабыня не бросилась прочь из комнаты, не застыла в столбняке — она только слегка вздрогнула и без лишней поспешности отодвинулась в сторону, чтобы не оказаться на пути у проголодавшейся змеи. А потом принялась смотреть, как Крошка поглощает молоко, быстро-быстро работая раздвоенным язычком. Взгляд девушки излучал ласку, что было едва ли не удивительней внешности Островитянина.

— Ты ее не боишься? — Вьяса плохо сумел скрыть удивление.

— Не очень, господин. Мой отец был уличным заклинателем змей, у нас дома жили две кобры и пять бунгарусов, так что я успела привыкнуть. Потом отец умер, а мачеха продала меня сюда. Налить ей еще молока?

— Это хорошо, что ты… — задумчиво протянул Черный Островитянин. Кажется, он хотел добавить еще что-то, но запнулся и промолчал. — Иди. Пока ты свободна. И передай этим умникам: я пожелал, чтобы ты прислуживала мне постоянно.

Рабыня поклонилась и направилась к выходу. Уже у самых дверей ее догнал голос отшельника:

— Как тебя зовут, дочь заклинателя?

— Гопали, — потупясь, ответила рабыня и торопливо выскользнула за дверь.

Она всегда считала себя недостойной имени небесной красавицы, которым ее нарекли в детстве. Узкобедрая, грудь что твои яблоки — где уж тут с апсарами равняться!..

Пока Крошка приканчивала молоко, Вьяса смотрел вслед скрывшейся за дверью девушке, а потом обернулся к сытой кобре.

— Тебе нравится эта девушка, Крошка? — прошептал он.

Змея плавно повернула к нему треугольную голову и зашипела в ответ. Кажется, одобрительно. Хотя кто их, змей, поймет?

Но Вьяса, похоже, понял, согласно кивнул и засмеялся. Совсем по-детски.

От церемонии представления Вьяса отказался наотрез. Проснувшись к вечеру, он первым делом поспешил навестить свою больную матушку и пробыл с ней наедине больше часа. Царедворцы потом долго шептались, что после сыновнего визита царице разом полегчало, и хоть с ложа она так и не встала, но говорить начала вполне членораздельно.

  141