Особенно,... 
38 
— О боже! — воскликнул профессор Томас, который неожиданно почувствовал себя очень старым. Ему было трудно даже представить себе тот, кошмар, в котором Габриэла жила целых десять лет, однако он верил каждому ее слову. История, которую он только что выслушал, объясняла многое в ее поведении. Теперь профессор понимал, почему Габриэла так осторожна при встречах с новыми людьми, почему держится так замкнуто и так сильно скучает по своему монастырю. Понимал он и то, почему многие люди, которым приходилось сталкиваться с ней, считали ее сильной. Габриэла и впрямь была наделена особой силой духа, которая позволила ей бросить вызов аду и победить. Несмотря на физические и душевные страдания, она сумела уцелеть — именно уцелеть, то есть остаться цельной, несломленной натурой. Вопреки всем усилиям матери, дух девочки закалился и окреп. Обо всем этом профессор поспешил сказать ей, пока, скользя по обледенелым тротуарам, они шли к пансиону мадам Босличковой.
— Наверное, именно поэтому мать так сильно меня ненавидела, — сказала Габриэла, гордясь тем, что не испугалась заступиться за маленькую Элисон. Пусть это стоило ей работы, однако Габриэла знала, что могла бы рискнуть и большим. — Она почувствовала, что не может меня одолеть. Теперь я точно знаю, что она хотела убить меня, но боялась!
— О матерях так обычно не говорят, — вздохнул профессор. — Это… это совершенно ужасно, но я верю тебе и нисколько не осуждаю. Кстати, — добавил он озабоченно и нахмурился, — с тех пор как твоя мать уехала в Калифорнию, она не пыталась связаться с тобой, найти тебя?
Габриэла покачала головой.
— Нет, насколько я знаю. Я даже не уверена, по-прежнему ли она живет в Сан-Франциско или перебралась куда-нибудь в другое место.
— Вот и хорошо. — с чувством сказал профессор. — И ты тоже не должна разыскивать свою мать. Никогда. Она причинила тебе столько страданий, что хватило бы на несколько жизней. Возможно, твоя мать была просто больна, но твоего отца я совершенно не понимаю. Как он мог допустить все это? Почему он не вмешался? Почему, наконец, не забрал тебя к себе?
И профессор недоуменно покачал головой. Он действительно не понимал. Дикие звери вели себя по отношению к своим детенышам лучше, чем мать и отец Габриэлы.
А Габриэла и сама не знала ответов на эти вопросы. Они до сих пор ставили ее в тупик, хотя порой ей казалось, что она начинает кое-что понимать. Но все было так неясно, так смутно и вместе с тем — так просто и безобразно, что она не отваживалась назвать вещи своими именами даже наедине с собой. Тем временем они подошли к пансиону, и профессор, продолжая придерживать Габриэлу за локоть, галантно отворил перед ней входную дверь.
Первой, кого они встретили в вестибюле, была миссис Розенштейн. Увидев входящих в пансион Габриэлу и профессора, она озабоченно нахмурилась. Габи еще никогда не приходила с работы так рано. Миссис Розенштейн решила, что профессору стало плохо в кафе. Вероятно, девушка решила проводить его домой.
— Все в порядке? — спросила миссис Розенштейн, в тревоге переводя взгляд с профессора на Габриэлу и обратно.
— Все в порядке, миссис Розенштейн, не тревожьтесь, — поспешила успокоить ее Габриэла. — Просто меня уволили. С треском.
Она больше не дрожала, но в ее голосе звучало такое странное спокойствие, что профессор, выпустив ее локоть, поспешил подняться к себе в квартиру, где у него «на всякий пожарный случай» хранилась бутылочка бренди.
— За что?! — ахнула миссис Розенштейн, поднося к щекам сразу обе руки. — Чем вы могли не угодить хозяину, Габи?! Эта немецкая сосиска никогда мне не нравилась, — честно добавила она, — но я надеялась, что к вам, американке, он будет относиться без предубеждения!
Она была так возмущена и взволнована, что даже отказалась от рюмки бренди, предложенной вернувшимся профессором. Впрочем, профессор с удовольствием выпил сам.
— Дело не в предубеждении, — улыбнулась Габриэла. Она тоже выпила рюмку бренди и неожиданно почувствовала себя сильной и свободной, хотя крепкий напиток обжег ей язык. Достигнув желудка, он взорвался там словно небольшая атомная бомба, и Габриэла почувствовала, как по ее жилам ползет медленное, приятное тепло.
— Герр Баум никогда бы меня не уволил, если бы я не пообещала публично отшлепать одну из покупательниц, — сказала она и снова улыбнулась. Все происшедшее неожиданно показалось ей чрезвычайно смешным, хотя и она, и профессор отлично знали, что на самом деле проблема была очень серьезной.
38 
