Особенно,... 
83 
— Итак, чем ты занималась, пока меня не было? — спросил Питер, закончив осматривать ее. — Аэробикой? Танцами? Или как обычно?
— Как обычно. — Габриэла с трудом сдержала улыбку. — Вчера одна сиделка вымыла мне волосы. Но в ванную меня по-прежнему не пускают — сказали, что надо дождаться тебя. Зато я уже могу сама сидеть и есть!
Габриэла сказала это с гордостью — ее победы были еще очень скромными, но ей не терпелось похвастаться ими перед Питером, которого она была ужасно рада видеть.
— Что ж, с завтрашнего дня я, пожалуй, разрешу тебе вставать, — отозвался Питер, делая какие-то пометки в ее больничном листке. Габриэла действительно поправлялась на удивление быстро — ему еще не приходилось видеть ничего подобного. — Впрочем, дело было скорее всего не в биологических особенностях организма Габриэлы, а в силе ее духа. Ее как будто в одну ночь исцелил ангел Господень.
Потом Питер вспомнил кое-что еще и задал Габриэле вопрос, который ему захотелось выяснить, как только он увидел ее первые рентгеновские снимки.
— Когда ты попала в автокатастрофу, Габи? — спросил он, продолжая что-то черкать в листке предписаний. — На снимке я заметил следы старых переломов. Твоя грудная клетка выглядит так, словно по ней прошлись кувалдой.
— Довольно давно. Еще в детстве, — отозвалась Габриэла, но ее тон показался Питеру странным. Она как будто закрылась от него, спряталась в свою раковину точно улитка.
— Гм-м… — Ничего иного Питеру просто не пришло в голову, и он решил поговорить об этом как-нибудь в другой раз. Габриэла явно не хотела откровенничать, а его ждали другие больные.
Ближе к вечеру Питер снова зашел к Габриэле и принес ей бутылочку имбирного пива.
— Решил проведать, как ты поживаешь, — жизнерадостно заявил он еще с порога. — Пока мне не стало плохо… Дело в том, — пояснил он, заметив удивленный взгляд Габриэлы, — что я только что поужинал в нашей столовой. Там так здорово кормят, что рядом с кассой приходится держать специальный аппарат для промывания желудка на случай, если кто-нибудь отравится. Ты не поверишь, но нам приходится использовать его не менее четырех раз в неделю.
Он шутил, но Габриэла сразу заметила, что Питер выглядит усталым. Только сейчас она начала понимать, какая тяжелая здесь работа и как выматываются врачи, откачивая разных жмуриков. (Когда она впервые услышала от Питера это слово, она сразу просила: «И я тоже — жмурик?» Питер замолчал и долго смотрел на нее, потом сказал: «Нет, ты — наша Спящая Красавица, хотя по тебе пока этого не скажешь».) И, несмотря на это, Питер как мог подбадривал ее, рассказывал разные смешные истории, просто болтал с ней на разные темы. Вот и сейчас, привычно усевшись на стул рядом с ее койкой, он принялся расспрашивать Габриэлу о том, как она решила стать писательницей и училась ли она где-нибудь этому.
Потом разговор перешел на него, и Габриэла узнала, что Питер родом с Юго-Запада. Это ее почти не удивило — она уже давно заметила, что ее лечащий врач чем-то похож на ковбоя. Он был в меру высоким, поджарым и ходил обманчиво медлительной, почти ленивой походкой, каким-то образом ухитряясь в два шага преодолеть расстояние от поста дежурной сестры до дверей ее палаты. Она также обратила внимание, что под белыми больничными брюками Питер носит ковбойские полусапожки с острыми мысами и скошенными каблуками, которые придавали ему какой-то залихватский вид.
А Питер с удовольствием разглядывал ее глубокие голубые глаза, светлые и мягкие волосы и тонкие черты лица. Как он и предполагал с самого начала, Габриэла была очень хороша собой. И еще она казалась ему одновременно и очень юной, и очень старой. Габриэла была полна тайн, загадок, контрастов, и это восхищало Питера, хотя уже много, много раз он замечал в ее глазах выражение какой-то печальной мудрости. Разумеется, такого урока, что преподал ей Стив, было бы больше чем достаточно, однако за ее печалью Питер угадывал что-то большее. Какова вообще была ее жизнь? Габриэла явно не хотела вспоминать.
Именно поэтому он был рад, когда она стала расспрашивать о нем, однако и эта тема, похоже, не слишком увлекала ее. Питер все же решился заговорить о ее прошлом.
— Так где же ты все-таки выросла? — спросил он ее.
— Здесь, в Нью-Йорке, — коротко ответила Габриэла, умолчав о своем пребывании в монастыре. Эта страница ее жизни была перевернута и — как она надеялась — прочно забыта. Возвращаться к ней, во всяком случае, ей не хотелось.
83 
