Особенно,... 
72 
Если кто-то не в курсе, встреча была организована и состоялась перед благотворительным концертом. И на неё пришли некоторые участники концерта, те, кого специально отобрали и пригласили. Благотворительный концерт был очередной акцией фонда «Подари жизнь», лицом и лидером которого является Чулпан Хаматова. На встрече с премьером она одна имела осмысленную, внятную, а главное – уместную позицию и подняла вопросы и проблемы, которые хорошо знает, понимает, а главное – в контексте мероприятия только её вопросы и просьбы были действительно уместны. Всё остальное было позором.
В попытке что-то донести до власти, передать записочку, подать челобитную или открыть глаза на частную проблему есть что-то средневековое и даже убогое. Как только кто-то делает такую попытку, он неизбежно попадает в унизительное положение просителя. И в этом случае не важна форма подачи, даже если эта форма будет внешне независимой и дерзкой, – унижение неизбежно.
Художник (в широком смысле слова), вступая в непосредственный диалог с властью, приближаясь к ней – немедленно попадает в двусмысленную ситуацию. Он неизбежно ощущает свою ответственность и значимость и при этом не может расстаться с волнением и почти трепетом, к тому же он очень хочет сохранить вид независимого и свободного человека. Такой диалог сложен, травмоопасен (в душевном смысле), но самое главное – абсолютно бесполезен и ненужен самому художнику. Нужен такой диалог бывает только власти.
Точнее, власти нужен не диалог, ей нужно приблизить к себе художника, потому что художников любят, а власть – нет.
Как бы свободно и дерзко ни говорил Шевчук с премьером, он всё равно выглядел как ходок, пришедший к Ленину. Как может умный человек обращаться к другому человеку с вопросом, а на самом деле просьбой, о демократизации общества?! Это же нелепость! К тому же уважаемый и даже любимый музыкант подал премьеру какую-то бумажку. И что бы в ней ни было – это челобитная. Не понимаю, почему Путин спросил Шевчука, как его зовут. Это, конечно, было грубо. Но зачем тот ответил, что его зовут Юра? Как важно держать дистанцию и не опускаться до сленга, который почтенный музыкант себе позволил. Как важно держать осанку: уж если ты решился на диалог с властью, к такому диалогу надо быть готовым. К напряжению, которое возникло, никто, кроме премьера, готов не был, этого напряжения никто не выдержал. Чему и каким шуткам показно смеялся остроумнейший Леонид Ярмольник, которого не так просто рассмешить? Он смеялся любой реплике премьера как выдающемуся и остроумнейшему высказыванию.
Горько было слушать и читать лепет, который себе позволили независимые, свободные и даже гордые музыканты Лагутенко, Арбенина и Макаревич. О чём они говорили?! Неужели они не понимали, что ситуация и контекст не годятся для разговора о домашних животных, тиграх и сцеженном молоке. Они будто нарочно убеждали власть в том, что артисты и творческая интеллигенция ни о чём, кроме милых частностей, говорить не могут. Говоря о проблеме домашних животных, они как бы сами себя свели до статуса милых питомцев. Как старательно за тем самым столом многие пытались воспользоваться любой возможностью свести разговор к шутке, изображая при этом независимое и вольное поведение! Как всем хотелось в этой ситуации сохранить лицо! Но в ситуации разговора художника с властью это сделать практически невозможно. Премьер же был самим собой. Коллеги ещё раз убедили его в том, какое место они, да и вся наша культура, занимают в жизни страны. Горько всё это, обидно и стыдно!
Единственно, своей реакцией на предложенный Юрием Шевчуком тост Владимир Владимирович превзошёл самого себя. Хотя по-своему его ответ был остроумным… Но очень по-своему!
Перед тем как писать это, послушал выступление Никиты Михалкова, который комментировал своё участие в Каннском фестивале и говорил о своём произведении «Предстояние». Даже непонятно, куда деваться. Ужас!
Но завтра лето. Дожили.
1 июня
Не ожидал такой вопиющей наивности и практически стопроцентной глухоты. Не ожидал встретить столь дремучее и абсолютно несегодняшнее ощущение мира и миропорядка, причём у совсем молодых людей. Как глубоко коренится вера в то, что царя, доброго или недоброго, можно просветить, проинформировать, открыть ему глаза! Это трогательно, наивно и в равной же мере глупо.
Те, кто восхищается смелым и благородным поступком любимого музыканта и поэта (которого я впервые услышал и полюбил ещё в 1987 году, слушал на корабле тайком и хотел только одного – пожать этому человеку руку), должны понимать, что те, кто устраивал эту встречу, и те, кто занимается пропагандой, точно так же рады тому, что он сказал и сделал. Он сработал на пропагандистскую машину, им здорово сманипулировали!.. Он помог создать ощущение того, что власть допускает с собой свободный и вольнодумный диалог. А то, что этот диалог был корявым, сбивчивым и, в итоге, безрезультатным, – власть и пропаганда записали себе в актив, а не наоброт.
72 
