По поводу декораций и реквизита «Планеты» я ваши пожелания с радостью услышал. Декорации не могут быть переданы какому-либо другому театру. Дело в том, что наши декорации – это авторская работа сценографа Ларисы Ломакиной, сделанная специально для этого спектакля, в моей режиссуре и исполнении. В этих декорациях никто другой работать не может. Спектаклей «Планета», поставленных по моему тексту, довольно много, особенно в Европе. Но тот, кто решит его ставить, пусть сам придумывает декорации (улыбка). Однако когда решим освободить от наших декораций склад, мы сообщим об этом здесь, и все желающие смогут взять себе что захочется или что достанется. Никаких аукционов я, разумеется, устраивать не буду. (Улыбка.)
Кое-что там можно взять. Красивые деревянные мостки на круглых деревянных столбиках, да ещё с железным каркасом, вполне могут украсить дачный участок. Занавески могут кому-нибудь пригодиться, они двухцветные и переливаются (к тому же ткань негорючая, потому что специальная, театральная). Может, кому-то захочется взять маленький пуфик-диванчик, на котором ютилась героиня. Пластмассовое зеркало из её же комнаты. Кого-то порадует изодранный в гастрольных турах абажур на металлическом каркасе. Кто-то, может быть, захочет взять книжку Б. Акунина «Азазель», которую героиня за восемь лет так и не смогла дочитать до середины… Гитара, которую уже не настроить, но можно повесить на стенку, морская фуражка….
В общем, мы придумаем, как это отдать в хорошие руки, то есть в ваши.
Один мой друг, прочитав мою запись про рыбалку, купил мне удочку (хорошее дело – ЖЖ). На днях, наверное, съезжу на пруд, обязательно ранним утром. Вечером тоже люблю, но пока вечером – футбол, который я смотрю раз в четыре года.
Настроение, благодаря вашим словам в комментариях, сильно улучшилось.
Спасибо.
P. S. Большая просьба: не надо мне желать удачной рыбалки, и вообще давайте про неё не будем. А то сейчас начнётся (улыбка).
1 июля
Летом 1994 года мне посчастливилось быть в Брюсселе, и финальный матч чемпионата мира по футболу компания моих бельгийских приятелей и я пошли смотреть в итальяское кафе в районе, где преимущественно живут итальянцы. А финал, если кто не помнит, был Италия – Бразилия. Из многих окон в том районе были вывешены итальянские флаги, люди выносили на улицы телевизоры, все кафе и ресторанчики были забиты до отказа, и во всём чувствовалось ожидание триумфа.
Я не очень хорошо помню сам матч, он был какой-то тягомотный. Итальянцы, конечно, кричали, шумели, но выплеска эмоций не происходило. В дополнительное время напряжение итальянских болельщиков стало таким, что, казалось, воздух уплотнился. Все повскакали с мест и прильнули к барной стойке и экрану. Поскольку матч меня интересовал не сильно, я смотрел по сторонам….
И увидел человека, сидевшего в полном одиночестве в дальнем углу. Это был мужчина (мне, двадцатисемилетнему, он показался пожилым, а сейчас я думаю, что ему было немного за сорок). Худощавый, можно сказать, худой, хрестоматийно итальянской внешности. Он оделся как на праздник: идеально белая рубашка и светлый, недорогой, но по-итальянски шикарно сидящий костюм. Волосы с проседью тщательно уложены. Перед ним стояли маленький графинчик с вином и бокал, наполовину полный. В руке он держал маленькую чашку кофе, и было видно, что он давно её держит и кофе остыл: поднёс её ко рту минут двадцать назад, да так и замер. В другой руке у него была погасшая тонкая дешёвая сигара с длинным пеплом. Этот мужчина явно отсутствовал в реальном мире. Он весь был в футболе. Остальные кричали, громко обсуждали происходящее, а он был там.
Матч был очень драматичным: дошло до пенальти. И когда началась серия пенальти, тот итальянец встал из-за своего столика и вышел на улицу, но не ушёл. Он встал у окна снаружи и смотрел на экран, закрыв лицо руками и глядя в щель между пальцами. Так дети смотрят на что-то страшное. Так в волнительные моменты дети смотрят кино. А потом… великолепный Роберто Баджо промахнулся… Итальянские болельщики высыпали на улицу, кто-то упал на проезжую часть и рыдал, кто-то обнимался с товарищами, завывая от горя. Из окон выглядывали люди, всё заполнилось громкими певучими горестными возгласами. Загудели клаксоны (странно, у клаксона всегда одинаковый звук, но во время триумфа он звучит радостно, а в этот раз – трагически).