60 
Мы тем временем шли куда ноги несут, повернули направо и оказались перед воротами парка позади того, что осталось от усадьбы Мито Мицукуни, нынешний парк получил свое название от прошлого. Я живу недалеко, но как-то до сих пор там не бывал. Парк был открыт до половины пятого. Объявление сообщало, что билеты продаются до четырех часов, на часах было без десяти четыре, но я все-таки повел Момоко в парк.
Солнце в небе двигалось в сторону парковых ворот. Жужжали какие-то мошки, еще оставшиеся к началу октября.
Мы разошлись с двигавшейся навстречу группой человек в двадцать — эти посетители уже уходили, дорога, по которой мы шли, опустела. Момоко хотела взять меня за руку, но я выставил забинтованный палец и отказался.
Зачем мы, сердясь друг на друга, словно влюбленные, пошли на закате осеннего дня в этот старый, тихий парк? В душе у меня был набросок того печального зрелища, которое мы собой являли. Чудесный пейзаж заставляет сердце трепетать, студит его или воспламеняет. Все это в избытке присутствовало у впечатлительной Момоко, но я хотел слышать бред ее сердца, хотел видеть пересохшие от страданий губы девушки, столкнувшейся с несправедливостью.
Мне нужен был безлюдный уголок, и мы спустились к еще не уснувшему водопаду. Небольшой водопадик наполовину высох, пруд, куда спадала вода, был мутным, но его поверхность постоянно менялась, потому что бесчисленные водомерки, скользя по воде, расписывали ее узорами, будто тянули нити. Мы сели у пруда на камень и стали наблюдать за насекомыми.
Чувствовалось, что мое молчание постепенно начинает пугать Момоко. При этом было очевидно, что ей никак не удается ухватить причину моего плохого настроения. Я в качестве эксперимента попытался воспользоваться чувствами, и было любопытно наблюдать, как другие стараются, но не могут этого постичь. Без чувств людей можно связать между собой любыми способами.
Поверхность пруда, а скорее болота, прикрывали протянувшиеся над ним ветви деревьев, сквозь ветви закатное солнце бросало на воду свои лучи и ярко освещало, будто обнажая непристойные мечты, кучи сухих листьев на дне мелкого болота.
— Посмотри-ка вон туда. Стоит упасть свету, и сразу видно, как там мелко, как грязно — так и наши души, — эти слова я произнес умышленно.
— У меня не так. Моя душа глубокая и чистая. Я хочу тебе это показать, — упрямо возразила Момоко.
— А ты можешь объяснить, почему являешься исключением? Докажи, — парировал я: ведь сам я очевидное исключение, и меня раздражает, когда этим щеголяют другие. Я не понимал, как это абсолютно заурядные личности могут настаивать на своей исключительности.
— Все равно, я знаю, что душа у меня чиста.
В этот момент я хорошо представлял себе ад, в какой была ввергнута Момоко. Ее душа до сего момента ни разу не испытывала потребности в подтверждении собственных качеств, душа полнилась ощущением высшего блаженства с легким налетом печали, и сама Момоко от ее дурацких интересов до любви словно растворилась в этой неопределенной среде. Она по горло погрузилась в бочку, налитую собственным «я». Это очень опасно, но у нее не было желания позвать на помощь, и она отказывалась от руки, любезно протянутой, чтобы ей помочь. Для того чтобы нанести Момоко рану, я во что бы то ни стало должен, предложив свою помощь, вытащить ее из этой бочки. Иначе вода преградит дорогу ножу, и он не достигнет тела.
Роща, пронизанная лучами заходящего солнца, была наполнена голосами осенних цикад и перекличкой птиц, с надземной части железной дороги сюда долетал шум поездов. С ветки, протянувшейся над болотом, на паутине повис лист, каждое его движение под пробивавшимся сквозь деревья солнцем было озарено неземным светом. Казалось, в пространстве висит крошечная вращающаяся дверца.
Мы молча наблюдали за этим листиком. Каждый раз, когда маленькая желтая дверца поворачивалась, я напрягал зрение, пытаясь разглядеть мир, который за ней откроется. Может быть, бешено вращавшаяся под порывами налетавшего ветра створка приоткроет мне неизвестный, процветающий городок или я увижу его сквозь щелку. Увижу, как появляется, окруженный сиянием, миниатюрный, висящий в воздухе город…
Я почувствовал холод камня, на котором мы сидели. Стоило поспешить. До закрытия парка оставалось всего полчаса.
То была торопливая, оставлявшая странное ощущение прогулка. Красота тихого парка, который поспешно заполняло заходящее солнце, шум птиц на большом пруду, красные листья в зарослях кустарника рядом с садом давно отцветших ирисов — все это было необыкновенно.
60 
