Последние отзывы

  65  

Буря стихла. Мы лежали рядом на мягких голубых коврах, и она нашептывала мне длинную, похожую на сон сказку о женщине, что менялась вместе с луной, вырастая из юной девушки в прекрасную женщину, а потом превращаясь в омерзительную старуху, и так проходил месяц… Желание вспыхнуло снова, и я нырнул в нее, как дельфин в волну.

— Я должен увидеть тебя снова. Я должен увидеть тебя снова очень скоро.

— В следующий четверг. — Ее шепот констатирует факт, бесстрастно, почти грубо — голос дешевой шлюхи, составляющей график.

— Нет! Я хочу увидеть тебя раньше.

Она рассеянно качает головой. Матовая парча платья обвивается вокруг ее лодыжек и коленей, выше она обнажена как луна, и соски кажутся небесно-голубыми на припудренной коже.

— Я могу видеться с тобой лишь раз в неделю, — терпеливо говорит она. — Только по четвергам. Только здесь.

— Почему? — Злость кислотой выплескивается из меня. — Я ведь плачу тебе, разве нет? Куда ты уходишь в остальные дни? С кем ты уходишь?

Испорченная Коломбина нежно улыбается сквозь влажные локоны.

— Но я люблю тебя! — Теперь я несчастен. Я хватаю ее тонкую руку так крепко, что останутся синяки, и жадно, так жадно… — Я лю-блю… — (Откровение.) — Я люблю тебя!

Свет дрожит. В одурманенных глазах отражается мое умоляющее лицо. Она слушает, как ребенок, чуть склонив голову набок.

— Нет. Ты меня не любишь. Недостаточно. Еще нет, — спокойно говорит она.

Она жестом прерывает мои мучительные возражения и натягивает сброшенное платье с развратным изяществом, точно избалованная девочка, примеряющая наряды матери.

— Ты полюбишь, Генри, — тихо говорит она. — Скоро ты полюбишь.

Я долго сижу один в этой голубой комнате, опутанный сетями своей страсти. Она оставила шелковый шарф на полу у моих ног; я мну и сжимаю его в руках, как первобытное начало во мне хотело бы мять и сжимать ее бледное горло… но Шехерезада ушла, по пятам преследуемая волками.

Марта. Марта. Марта! Этим именем я мог свести себя с ума. Марта, мой грошовый суккуб, мое восковое, тающее лунное дитя. Куда ты уходишь, любимая моя? В тусклый подводный склеп, куда стекаются ундины? В каменный круг, танцевать до рассвета с другими ведьмами? Или ходишь на берег реки, накрасив губы алым, в платье с глубоким вырезом? Может, ты валяешься в грязных переулках с отребьем и калеками? Чего ты хочешь от меня, Марта? Скажи мне, чего ты хочешь, и я дам тебе это. Что бы это ни было.

Что бы ни было.

38

Мы с ней были одни, совсем одни, а Генри грохотал по дому, как семечки в высушенной тыкве, погруженный в свои мрачные грезы… Мы были вдвоем.

Она следовала за мной, словно кривое отражение в кошачьем глазу, мой бледный отпечаток на сетчатке, и шептала мне в темноте. Марта, сестра моя, тень моя, любовь моя. Ночью мы тихо разговаривали под одеялом, секретничали, как дети; днем она сидела рядом, невидимая, держала меня за руку под столом, бормотала на ухо что-то утешительное. Я не видела Моза — он думал, наша встреча может навредить его планам, — но я не была одинока. И я не боялась: мы приняли друг друга, она и я. Впервые в жизни у меня появилась подруга.

Я симулировала болезнь, чтобы мы могли быть вместе, пила опий и притворялась спящей. Мои сны были волшебными кораблями, с парусами как крылья, они парили высоко в ясном небе. Впервые за много лет я освободилась от ненавистной мучительной вины, которую Генри выстроил вокруг меня стеной, освободилась от Генри, освободилась от себя самой. Я была прозрачна, как стекло, чиста, как родниковая вода. Я открывала окна в спальне и чувствовала, как ветер свистит сквозь меня, будто я стала флейтой…

— Что же это, мэм!

Голос Тэбби вырвал меня из мечтательной эйфории, и я обернулась, ощутив вдруг головокружение и слабость. Тэбби поставила поднос и подбежала ко мне. В глазах двоилось, но я видела, что она испугана и встревожена. Она заключила меня в объятия, и мне на секунду показалось, что это Фанни пришла забрать меня домой, и я снова расплакалась.

— Ах, мэм! — поддерживая одной рукой за талию, она почти отнесла меня на кровать. — Просто прилягте на минутку, мэм. Я сейчас все сделаю. — Взволнованно кудахча, она захлопнула окно и стала укрывать меня одеялами, не успела я и слова сказать. — Ну надо же, стоите тут на холоде, совсем без ничего, так и помереть недолго, мэм! Только подумайте, что бы сказал мистер Честер, если б узнал, а вы такая легонькая, прямо как перышко. И так мало кушаете, совсем мало, мэм, ах, что же…

  65