Но, оказавшись дома, Грейс снова испугалась – все непременно должно было теперь перемениться. Но как?.. Ее трясло как в лихорадке ровно два часа – до тех самых пор, пока Чарльз не появился у нее с шампанским, воздушными шариками и корзиночкой с пирожными. А ведь прошло всего два часа с тех пор, как он увез ее из больницы в специально нанятом для этой цели лимузине…
– Что подумают люди? – бранила она Чарльза по пути домой. Она полагала, что каждая собака в конторе прекрасно знает, что шеф возится с ней днями и ночами, – и ведет досье.
– Честно говоря, не думаю, чтобы кого-нибудь это волновало… Всех заботят лишь собственные проблемы. Хочешь начистоту? Не думаю, что у нас с тобой есть проблемы. Ты – лучшее, что было у меня в жизни.
С этими словами он и появился на пороге ее квартиры. Но помимо угощения, у него было с собой и еще кое-что – маленькая голубая коробочка. В ней лежал тонкий золотой браслет.
– С чего это вдруг? – Грейс потрясла его щедрость. Драгоценность была от Тиффани, подобрана с большим вкусом и идеально ей подходила, но девушка сомневалась, что может принять такой подарок.
Чарльз только смеялся:
– Знаешь, что за день сегодня?
Грейс покачала головой. В больнице она потеряла счет времени. Смутно помнила, что провела в больнице годовщину провозглашения независимости – Четвертое июля, ну и что из этого?
– Нынче же твой день рождения, глупышка! Вот почему я вытащил тебя из клиники сегодня, а не в понедельник! Не можешь же ты торчать в больнице в собственный день рождения!
Глаза Грейс наполнились слезами – только теперь она поняла, что он сделал для нее… А в корзиночке отыскался даже маленький именинный пирог, весь облитый шоколадом, с начинкой из взбитых сливок, невероятно душистый и сладкий.
– Почему вы… так добры ко мне? – Краска стыда залила щеки девушки, но ей было сладко и приятно. Он баловал ее и ублажал все это время… Никто еще не был так нежен и добр с ней.
– Все предельно просто, – отвечал Чарльз. – У меня же нет детей. Может быть, я удочерю тебя. Кстати, подумай. Это бы значительно упростило тебе жизнь, правда?
Она рассмеялась. Да, это разрешило бы множество проблем, избавив ее от волнений и страхов по поводу их странных отношений.
Но отношения их все же слегка переменились, когда она очутилась дома. Усилилось ощущение близости, даже некоей интимности, и куда труднее стало делать вид, что они просто-напросто друзья. Теперь они впервые остались один на один – вокруг не суетились сиделки и доктора, которые ежеминутно могли войти в больничную палату. И Грейс поначалу отчаянно стеснялась, а Чарльз ее стеснения в упор не видел. Он достал из кармана забавную белую шапочку, какие носят медсестры, нахлобучил ее себе на голову и тут же заставил Грейс улечься в постель, приговаривая строгим голосом, что больной необходим отдых. Потом они вместе смотрели телевизор, а после он удалился на. кухню и принялся готовить для Грейс обед. Она поскакала на своих костылях следом, чтобы помочь, но он силком усадил ее в кресло, несмотря на бурные протесты.
– Я совсем не такая беспомощная, вы же знаете… – жалобно ныла она.
– Ничего не желаю знать. И вообще, кто тут шеф – ты или я? – отпарировал Чарльз, и Грейс расхохоталась. С ним было так просто, так спокойно, так надежно…
А после обеда они прилегли рядышком на кровать и долго болтали. Он держал ее за руку, в глубине души страшно боясь сделать что-нибудь лишнее, – страшно подумать, что могло бы тогда произойти… И вот, не в силах более молчать, он задал ей наконец вопрос, мучивший его вот уже много недель подряд:
– Ты боишься меня, Грейс? Я имею в виду, физически… я не хотел бы сделать ничего, что испугало бы тебя или повредило…
Грейс была глубоко растрогана его словами. Он лежал подле нее на кровати вот уже два часа, просто держа ее за руку. Они были словно двое старых друзей, и все же незримый ток пробегал между ними. И теперь боялась не она, а Чарльз. Боялся перегнуть палку в столь деликатном деле, боялся потерять ее навсегда…
– Я вообще боюсь мужчин… иногда, – честно отвечала она.
– Кто-то из них сделал с тобой что-то… что-то ужасное? Грейс молча кивнула.
– Незнакомец?
На сей раз она отрицательно покачала головой. Последовала долгая пауза.
– Мой отец, – раздалось еле слышно. Но еще очень многое надо было объяснить – это было просто необходимо. Она вздохнула, поднесла к губам его руку и вдруг нежно поцеловала. – Всю жизнь люди пытались причинить мне боль, использовать меня. После… после того как не стало отца, мой первый босс пытался соблазнить меня. Он был женат… все было удивительно мерзко. Он искренне полагал, что имеет на меня полное право как на вещь. И… еще один человек – я была с ним в деловых отношениях – попытался поступить так же. – Она имела в виду Луиса Маркеса; пока ей не хотелось объяснять, какого рода были эти отношения, хотя она знала, что, если у них с Чарльзом все будет и дальше так серьезно, ей неминуемо придется объяснить и это, и многое другое… – Этот человек изводил меня угрозами, обещал, что если я не стану спать с ним, то лишусь работы. И все время вламывался ко мне в дом. Это было отвратительно… и был еще один человек, с которым у меня почти что был роман. Но он сделал в точности то же самое, что и все остальные, – использовал меня, оставил в дураках… я ровным счетом ничего для него не значила. Он подмешал что-то в питье, и мне стало дурно. Но по крайней мере он меня не изнасиловал. Поначалу я думала, что это случилось, но потом оказалось, что обошлось. Он просто ославил меня, опозорил… Это был сущий выродок.