Особенно,... 
105 
– А что взамен, тирмен, тирмен?
Хотел сказать: «жизнь». Осекся. Жизнь – обещанная, долгая, спокойная, не в его власти. Кто скажет, на какой ветке сейчас фотография лейтенанта Кондратьева? В военной форме, при погонах?
И ей он больше не жених…
Что есть у того, кто пришел с просьбой в июньский лес? Что отдашь за Лену, тирмен, тирмен?
– Бери, что хочешь!..
Тихо. Мертво. Недвижно.
– Я не беру. Я даю. Хотя многие считают, что это не так. Уходи, мой тирмен.
И исчезающим шелестом листьев:
– Я слышала тебя.
С врачом-полковником он разговаривать не стал. И так все ясно. Лишь убедился, что врач трезвый. Козырнул (пилотку со звездой надел сразу, от греха подальше) – и пошел по начальству. Как был, в рыжем эсэсовском камуфляже. Манжеты и петлицы еще на перевале сорвал, а так – сойдет.
Врач смотрел плохо. Сочувствовал.
Успеешь, тирмен?
Уходил Кондратьев – была война. И Берлин взяли, и союзников у Торгау встретили, но все равно: расслабляться рано. А вернулся в мир. Даже не поверил вначале. Третий день мир. Соврали десантники-американы, не в Реймсе подписали – в Карлхорсте, в Берлине, в логове, так сказать. Разницы, конечно, никакой, просто обидно. Врать-то зачем? Или перепутали янки?
Что такое мир, лейтенант Кондратьев понял очень быстро. Раньше пьяных при штабе не увидишь, крепко народ держали. Если и пили, то по землянкам и блиндажам, завесив вход одеялом. Теперь же – не пройти. Третий день Победу отмечают, без устали.
– Ты чего, эсэсман?! А, Кондратьев! Тю, живой! Давай за Победу! Пей, говорю, тебе майор приказывает!..
Майор – ладно. Начальство ничем не лучше оказалось, только организм крепче. Генералам отдельные нормы природой и уставом положены. Личность красная и глас на рык походит. Но разговаривать можно, и на том спасибо.
Рапорт генерал слушать не стал, знал заранее. Группа вчера с грузом прибыла. Физиков на самолет и в Москву, остальным – отдыхать по полной.
– Все, Кондратьев! Тебе – Героя, Ленке – орден Ленина, посмертно. Садись за стол. Ради тебя коньяк берег, цени! За Победу!
А когда выслушал, обхватил по-медвежьи за плечи, потянул на лавку. Усадил, дохнул в ухо перегаром.
– Все понимаю, Петро. Догнала нашу Лену война, на излете достала. Рад бы помочь, только чем? Выживет, дома распишетесь. А здесь – извини, загса у нас нет, ближайший – за Брестом.
Кондратьев спорить не стал. Повторил – медленно, чтобы генерал расслышал и не озлился. Тот гулко вздохнул, мотнул головой, плеснул коньяка в кружку.
– Понимаю. Больно тебе, Петро. И мне больно – за всех, кто не дожил. И за сержанта больно, хорошая она девчонка. Если хочешь, чтобы женой твоей законной считалась, в приказе объявим. Так иногда делают, вроде помолвки при царе. Договорились?
– Нет. Помолвка меня не устраивает.
– В отделе кадров оформить можно, – задумался генерал. – Так, мол, и так, впредь до регистрации считать мужем и женой. Правда, если строго по закону, и это не в масть. При проклятом старом режиме, между нами, проще было. Зови полкового попа – и в ближайшую церковь. Венчается раб божий…
Петр Кондратьев закусил губу. Скверно, очень скверно.
– Товарищ генерал, разрешите отлучиться по личному делу?
Не выдержал, забежал в госпиталь. Боялся, не пустят – пустили. Лена лежала тихо: чужая, белая, восковая. Лишь простыня на груди еле заметно подрагивала.
Выскочив на крыльцо, Кондратьев врезал сам себе по щеке: для бодрости. Оцени обстановку, разведка! К члену Военного Совета? Что с него возьмешь, с бабника бровастого? К командующему фронтом? Нет, не пробиться. Да и нет при товарище маршале загса. Самолет угнать, чтоб до Бреста? Угнал бы, так Лену не довезти.
Значит, куда, товарищ лейтенант?
Значит, в штаб.
Не ошибся Петр Кондратьев. Нужный человечек оказался на месте, не улетел вслед за физиками. Словно ждал дорогого гостя. А может, и впрямь ждал? Золотые рыбки слову своему хозяева. Охрана, правда, заартачилась. Занят гость московский, с документами важными работает. Только уговорил их разведчик Кондратьев – всех троих по очереди. Хорошо уговорил, ласково: не пикнули.
Иван Иванович, штатский человек, оторвался от бумажек, встал из-за стола. Махнул дланью начальственной, отослал побитую охрану вон.
К гостю повернулся:
– Чего тебе надобно, старче?
А как выслушал, на телефон посмотрел. Но трубку не снял.
– Может, чего иного пожелаешь, Кондратьев? В Москву переведу, в центральный аппарат. Академию закончишь, будешь науки разведывательные преподавать. Какой из тебя бухгалтер, если подумать? Соглашайся, большим человеком станешь.
105 
