Последние отзывы

  41  

Но вместо сожаления в душе зрело холодное, тихое упрямство.

Данька плохо понимал, зачем отцу позарез нужна трудовая книжка и почему нельзя оформить новую, а про эту заявить, что потерял. Но Гадюка представлялся ему тем мерзким типом из «Горца», который убил Шона Коннори и все время высовывал синий язык, дразнясь.

Они вышли из метро на станции имени маршала Жукова. Обогнув здание гостиницы «Турист» и не доходя до Дворца спорта, углубились в заснеженные, сонные переулки. Скамейки напоминали сугробы. Вороны бродили по целине, оставляя цепочки следов – словно вышивали крестиком. В окнах домов красовались наряженные елки: такие стоят до марта, пока их наконец не выбросят на помойку. Бабушки выгуливали малышню, плотно укутанную в старые пуховые шали. Малышня норовила разбежаться и как следует вываляться в снегу.

– Оренбуржские. – Отец ткнул в ближайшего карапуза пальцем, имея в виду шаль. – Когда-то бешеных денег стоили.

– Угу, – ответил Данька, смутно припоминая, что его самого кутали в мохеровый шарф, который кусался хуже французской бульдожихи Шеры. Наверное, у родителей не было бешеных денег на шаль. Или бабушка не оставила в наследство.

Если верить адресу, с трудом добытому дядей Левой у больших людей, Гадюка жил в панельной девятиэтажке. На двери подъезда установили кодовый замок, дешевый и, к счастью, ныне поломанный. Лифт не работал, на пятый этаж пришлось тащиться пешком. Отец притих и сосредоточенно морщился, нервничая. Его энтузиазм развеялся как дым. Данька топал следом, ведя ладонью по перилам.

В подъезде было жарко и воняло кошками.

Большой Босс, ясно читалось по отцовской спине, с жильем продешевил.

На лестничную площадку выходили четыре двери. Отец позвонил в крайнюю слева, с бронзовым номерком «17», и долго ждал. Из квартиры не доносилось ни звука, но Данька был убежден, что в глазок кто-то смотрит, изучая гостей. Словно в оптический прицел. Ждать надоело, и он уставился на глазок с ненавистью.

– Кто там? – каркнули изнутри.

– Это Архангельский, – заорал в ответ отец, как если бы собеседник отгородился от него бронированной плитой, обитой звуконепроницаемым материалом «Ондуфон». Смешное название тыщу раз повторялось в рекламе и навязло в зубах. – Георгий Яковлевич дома?

За дверью поразмыслили и решили открыть.

– Нету его. – На пороге, загораживая проем, стояла монументальная, еще не старая бабища в халате и с бигудями. – А вам чего?

Наверное, Гадюкина жена, решил Данька.

– Я работал у Георгия Яковлевича… понимаете, мои документы… он обещал…

Отец говорил сбивчиво, долго, никак не решаясь подойти к сути дела. На наезд это походило слабо – скорее, на жалкую просьбу. Пожалуй, не окажись рядом сына, он сразу бы распрощался и убрался восвояси. Но присутствие Даньки требовало если не храбрости, то хотя бы видимости ее. Бабища жевала губы, кривилась, развязывала и по новой затягивала пояс цветастого халата. Спустя минуту она не выдержала, прервав монолог отца:

– Нету Гриши. Уехал.

– А сегодня вернется?

– Он мне не докладывает. Еще вопросы есть? У меня ванна набирается…

Вот эта ванна и добила Даньку. Чугунная ванна, в которую с хлюпаньем лилась горячая вода. Он отстранил растерянного отца, вышел вперед и в упор уставился на бабищу. Со зрением творились непонятки. Толстенная хозяйка квартиры номер семнадцать поехала назад, на подставке с роликами, как ложная стенка в тире, – дальше, дальше, еще дальше… Там, в подсвеченной дали, бабища превратилась в игрушку-мишень, наподобие сильно потасканной и раздавшейся «Шалуньи» с бантом.

Еле слышно заиграла знакомая музыка: тягучая, нервная. Издалека шла усталая флейта, а вокруг приплясывали барабанчики, подгоняя. Тук-тук, ты-ли-тут? Мы идем, братец, мы рядом. Если хочешь, дождись, но потом не жалуйся.

Он не слышал этой музыки со времен монетки, упавшей в старушечью лапку.

– Я таких, как ты… – сообщил Данька далекой бабище, с ужасом понимая, что копирует интонации Жирного. – Знаешь, что я таких, как ты?..

Рядом с мишенью, украшенной смешными бигудями-крохотульками, возникли черные кружочки. Не один, как обычно, а пять-шесть, в два ряда. Данька плотно зажмурил левый глаз, правым всматриваясь в цели.

Со стороны могло показаться: стрелок выбирает, какие поразить в первую очередь.

На верхнем кружочке в центре проклюнулось изображение красного креста, на среднем – тоже. В ушах взвыла и угасла сирена «скорой помощи». Крайний круг выпятился бампером машины, несущейся по встречной полосе. Самый маленький кружок, нависая над бампером, оскалился мордой бешеной собаки.

  41