Последние отзывы

  114  

Приехавшего профессора провели в маленькую гостиную на втором этаже европейского дома. Жарко горел камин. Маркиз, представившись, представил графа и предложил профессору сигару.

— Где больной? — осведомился профессор Одзу. Маркиз и граф переглянулись.

— В общем-то, не здесь, — ответил маркиз. Профессор, когда его попросили написать свидетельство о состоянии больного, которого он в глаза не видел, изменился в лице. Больше самого факта его рассердило то, что в глазах маркиза промелькнула уверенность в том, что он все равно его напишет.

— По какому праву вы делаете мне это бессовестное предложение? Вы что, считаете меня шутом, пляшущим за деньги?

— Ни в коем случае. Мы не смеем даже предполагать такое. — Маркиз вынул изо рта сигару. Некоторое время блуждал глазами по комнате; перевел взгляд на лицо профессора, полные щеки которого в бликах пламени камина заметно дрожали, и, сильно понизив голос, произнес:

— Это свидетельство надобно для того, чтобы успокоить августейшую особу.

Маркиз Мацугаэ, заполучив свидетельство, немедленно справился, может ли принц Тоин принять его, и в сумерках отправился в дом принца. Счастливый жених отсутствовал, он был на военных маневрах. Маркиз объявил, что хотел бы остаться с глазу на глаз с принцем, и супруга того, поднявшись с места, вышла.

Принц Тоин предложил маркизу вина «шатоикэм»: он был в прекрасном расположении духа, вспоминал, как чудесно они провели время в этом году в усадьбе маркиза, любуясь цветами сакуры. Они редко встречались один на один, поэтому и маркиз прежде всего вспомнил старую историю времен Олимпийских игр 1900 года в Париже, "дом с фонтаном, где бьет шампанское" и разные приключившиеся там анекдотичные случаи, — казалось, в этом мире все спокойно.

Однако маркиз прекрасно понимал, что принц, несмотря на его величественный, импозантный вид, в душе обеспокоен и с тревогой ждет его, маркиза, слов. Сам принц не заговаривал о церемонии помолвки, до которой оставалось буквально несколько дней. Его великолепные наполовину седые усы в свете лампы напоминали освещенную солнцем рощу, по губам временами скользила тень растерянной улыбки.

— Я приехал к вам сегодня так поздно, — начал маркиз, нарочно легкомысленным тоном подбираясь к теме, с ощущением птички, которая летала себе на воле, а теперь влетает в клетку. — Я не знаю, как лучше выразиться, но я пришел с печальным известием. Дочь Аякуры повредилась в рассудке.

— Что?! — принц Тоин в изумлении широко раскрыл глаза.

— Аякура есть Аякура, они это скрыли и, даже не посоветовавшись со мной, решили сделать Сатоко монахиней — удалить от мира; до сегодняшнего дня у них не было мужества открыть вашему высочеству правду.

— Что же это такое! Дотянуть до самой помолвки! — Принц сильно сжал губы, усы, подчиняясь движению губ, как носки туфель, протянулись к огню.

— Вот заключение профессора Одзу. Тут стоит число — это было месяц назад, а Аякура даже мне ничего не сказал. Не знаю, как просить прощения, все произошло по моему недосмотру.

— Ну, с болезнью ничего не поделаешь, но почему мне об этом сразу не сказали? И поездка в Кансай тоже как-то с этим связана? Жена забеспокоилась: когда Сатоко приезжала прощаться, она неважно выглядела.

— Теперь-то мне сказали, что из-за умственного расстройства у нее с сентября были странности в поведении.

— Да-а, с этим ничего не поделаешь. Завтра утром сразу и направлюсь во дворец. Что скажет император? Может быть, придется показать ему свидетельство, я, пожалуй, возьму его.

Принц ни словом, как того требовало достоинство аристократа, не обмолвился о женихе — молодом принце Харунорио. Маркиз не был бы маркизом, если бы внимательнейшим образом не следил бы за сменой выражения лица собеседника. Вот вздыбилась темная волна, чуть успокоившись, осела, поднялась снова. Через несколько минут маркиз реших что может успокоиться. Самое страшное позади.

В этот вечер маркиз отбыл из дворца принца Тоина глубокой ночью, уже после того, как вместе с присоединившейся к ним супругой принца они детально обсудили, как лучше представить события.

На следующее утро, когда принц готовился к посещению двора, как на грех, с маневров возвратился сын — жених. Принц затворился с сыном в одной из комнат и открыл ему обстоятельства дела, но на мужественном молодом лице ничто не дрогнуло, сын только сказал, что во всем полагается на отца, и не выразил ни печали, ни гнева.

  114