Последние отзывы

  17  

Тема эта для Тода особо чувствительная. Она действует на него – как запах, как удар колокола. Поздно… Этот же механизм срабатывает, когда он слышит тот, другой язык, что не так уж редко случается в последнее время, особенно в Роксбери, куда он наведывается по воскресеньям; на этом языке, наверное, могли бы общаться между собой машины, когда их не слышат люди. И третье, от чего срабатывает спусковой механизм, – стрижка ногтей. Запах, который издают, с потрескиванием готовясь на огне, желтоватые колечки…

Я заметил даты. Для нынешней войны мы совершенно не пригодны по возрасту, но когда начнется мировая – мы еще повоюем. У нас же нет ни единого физического изъяна. Плоскостопием мы не страдаем. Зрение у нас хорошее. Мы не колченоги, не марксисты и не идиоты. Никакая религия, или еще что, не запрещает нам брать в руки оружие. Мы само совершенство.

* * *

Стандартная интрижка нынче начинается примерно вот как. Начинается она, в сущности, с мгновения ужаса.

Чаще всего поздно вечером мы едем в какой-нибудь ресторанчик. Официант уже принес наши бабки, наш гонорар или как там это называется, мы сидим, тихонько отрыгиваем и сливаем в бокал свой бренди и прелестно попыхиваем папиросой. И тут мы замечаем, что люди на нас поглядывают. А нам не нравится, когда на нас смотрят. Затем наш взгляд жестко фиксируется на ссутулившейся женской фигурке, торопливо входящей в дверь и направляющейся к нам через зал. Светленькая, темненькая, худенькая, пухленькая, элегантная, не очень элегантная. Потом она оборачивается – в этот разворот с вызовом они вкладывают всю свою силу, – и мы видим, как они выглядят. Лично для меня, когда они оборачиваются – это всегда тревожный момент, независимо от их внешности. Потому что в отношениях с женщинами правит предопределенность: на первом же свидании получаешь все. Ну, бывает, что и на втором, но чаще – на первом. Молниеносное вторжение. Мгновенное завоевание и господство. На все хватает максимум пары часов. Вот пруха. Можно подойти к женщине на перекрестке, начать орать на нее – и через десять минут она уже у тебя дома и вытворяет бог знает что. Не раз первым физическим контактом, первым прикосновением становилась пощечина или толчок – удар ее руки следовал в ответ на слабенькую Тодову ухмылку, выражавшую – что? Похоть? Презрение? Все, что должно произойти в промежутке, – это мгновение ужаса, о котором я только что упоминал. Оно активизирует, оно приводит в действие. Без него, судя по всему, абсолютно никак.

И вот она усаживается за стол, раскрасневшаяся, возбужденная, надменная, решительная – в общем, кипятком так и брызжет, – а я еще подливаю масла в огонь примерно таким образом:

– Пожалуйста, не уходи.

– Прощай, Тод.

– Не уходи.

– Это бессмысленно.

– Ну, пожалуйста.

– У наших отношений нет будущего.

Вот тут я, признаюсь, молча ей поддакиваю. Тод продолжает:

– Эльза, – произносит он (или Розмари, или Хуанита, или Бетти-Джин). – Ты для меня очень много значишь.

– Ни хрена.

– Но я люблю тебя.

– Я боюсь смотреть тебе в глаза.

Я и раньше, конечно, замечал, что в большинстве диалогов больше смысла, если прокручивать их задом наперед. Но эту чушь между мужчиной и женщиной можно гонять что так, что эдак – все равно ни на шаг не продвинешься.

– Пожалуйста. Отложи решение до утра.

– Мы должны распрощаться, Тод.

– Бет, – говорит он. (Или Труди, или еще что-нибудь.)

– Я так больше не могу, вот и все.

– Дай мне еще хоть один шанс.

Потом они занимаются чем обычно. Все по полной программе, с конца до самого начала. Их можно понять – у Тода есть положительные качества. Он – как это многие признают – «очень чувствительный» (кажется, я понимаю, что это значит. Но они-то как догадались?). И они не распространяются о его очевидных изъянах, например, о том, что он врач и имеет три дюжины подружек. Нет, беда, очевидно, в том, что Тод не подпускает к себе близко, всегда закрыт, словно что-то скрывает. Мне кажется, Труди, и Хуанита, и все остальные хотят сказать, что от Тода у них мурашки по коже. Но что бы они ни говорили и ни пытались сказать, это никак не влияет на поведение Тода.

Заниматься любовью он предпочитает в мертвенный сумеречный час. Он не позволяет им ночевать у себя – еще один его часто осуждаемый недостаток. Одна лишь Айрин всегда остается на ночь… Сумочка на коленях Бет распахнула рот в широком зевке. Бет переживает, что все кончается. А я – я жалею, что все начинается. Знаю по опыту: когда все утрясется, к тому времени, когда я по-настоящему привяжусь к ним, к их милым привычкам, они начнут отдаляться, безвозвратно уходить от меня – с легчайшими поцелуями, мимолетными рукопожатиями, улыбкой, прикосновениями затянутых в чулки ног под столом. Они будут морочить нам голову цветами и шоколадками. О да, я через все это проходил. Потом в один прекрасный день они просто перестанут нас замечать. А потом наверняка поменяют работу или место жительства. У них вдруг окажутся дети, которых нужно пропихнуть через колледж, или их начнет трахать старый муж.

  17