Особенно,... 
100 
— Что скажете о Елене Прекрасной? — спросил он.
Биранн хитро улыбнулся и доверительно поднял бровь.
— Младая Джуди, ну как же! Ваши с нею пути, сколько я понимаю, также не преминули пересечься! Похоже, она присутствует в жизни каждого из нас.
— В моей жизни она не присутствует! — сказал Дьюкейн.
Он чувствовал, что его разбирает злость. Разговор пошел в неверном направлении. Биранн был уже явно не так взбаламучен, а вот его самого, получалось, поддевают и вынуждают отбиваться. Он выпрямился и налил себе виски. Они обменялись взглядами.
— Ну же, Биранн, давайте. — Это прозвучало мягко, почти просительно.
— Что значит — «Ну же, давайте»? Я не отрицаю, что знаю Джуди Макрейт и что Радичи тоже знал ее. Она — дама многосторонняя, с широким кругом знакомства.
— Вы познакомились с ней через Радичи?
Видно было, что Биранн насторожился.
— Нет. Нас познакомил ее муж. Макрейт умеет распорядиться ходовым товаром. Радичи познакомился с ней таким же образом.
— Макрейт и вас тоже шантажирует?
— Почему «тоже»? Он что, шантажирует вас?
— Нет. Он шантажировал Радичи.
— Вот как? Ах да, припоминаю. Интересно. Возможно, это объясняет самоубийство.
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Не убежден, дорогой Дьюкейн, что я признаю за вами право устраивать мне допросы.
— Тогда почему же вы сегодня сюда явились?
— Допустим, потому что вы действовали мне на нервы. Впрочем, если хотите знать правду, я явился сам задать вам кой-какие вопросы.
— О чем?
— О том, насколько близко вы знакомы с Джуди Макрейт.
— Ну, знаете!
Дьюкейн поднялся, со стуком отодвинув кресло и едва не опрокинув лампу. Прошел быстрым шагом на другой конец комнаты, вернулся назад. Он глянул сверху вниз на Биранна и понял, что они поменялись местами. Биранн вольготно расположился в кресле, Дьюкейн — стоял перед ним. В том, что Биранн умен, сомневаться не приходилось. Выкрутится, подумал Дьюкейн. Откуда взялась у него эта уверенность, что здесь есть из-за чего выкручиваться?
— Так как же? — сказал Биранн.
Он, кажется, совершенно расслабился; рука его поглаживала стакан, ноги протянулись вперед, продолговатая узкая голова лениво покоилась на спинке кресла.
Пришел сюда выяснить, много ли мне известно, думал Дьюкейн, а я фактически дал ему понять. Вот черт! С этой мыслью в нем окончательно утвердилась уверенность, что Биранн виновен — в чем-нибудь да виновен, и не исключено, что в чем-то серьезном. Не мешало бы припугнуть его, подумал он.
Лихорадочно собираясь с мыслями, Дьюкейн сказал:
— Вы отлично знаете, что я едва знаком с миссис Макрейт.
— Вы целовались с ней, — сказал Биранн. — Хотя, конечно, темные лошадки вроде вас частенько обгоняют всех прочих.
С коротким смешком Биранн плеснул себе в стакан еще виски.
— Это она меня поцеловала, — сказала Дьюкейн. — Признаюсь, со своей профессиональной сноровкой она застигла меня врасплох. Вы прекрасно понимаете, что у меня отсутствует подобного рода интерес к миссис Макрейт.
— С какой стати я должен вам верить?
— Я не имею обыкновения говорить неправду.
— Серьезно? — сказал Биранн. — Отчего в таком случае вы только что ее сказали?
— То есть?
— Сказали, будто Макрейт вас не шантажирует.
Дьюкейн бросил взгляд на красивое, дерзкое лицо Биранна. Отвернулся, смеясь, и стал расхаживать по комнате.
— Ну хорошо. Макрейт действительно попытался меня шантажировать, и я, по известным мне причинам, ему в том потворствовал. Как вы узнали?
— Он сам мне сказал. Этому типу свойственна подкупающая откровенность. Меня он тоже пытался шантажировать. Они с Джуди, как вы, вероятно, догадываетесь, работают на пару. Она обольщает людей с высоким положением и, скажем так, своеобразными вкусами, а по пятам за ней следует Макрейт со своей миниатюрной камерой. У него, надо признать, просто недюжинные способности к фотографии.
— Понятно. И он испробовал их на вас. А вы не поддались, так?
— Я сказал, что, если он вздумает играть со мной в эти игры, я убью его, — и он мне поверил.
Дьюкейн оглянулся с другого конца комнаты на длинноногую фигуру, полулежащую в кресле. У этого на все и для всякого есть ответ, подумал он. Вот мне никогда не заставить бы человека поверить, что я убью его!
— У меня, — сказал он, — были, как я уже заметил, свои причины потворствовать Макрейту.
100 
