101 
Что касается самого Грея, то он полагал, что всякое заявление, с виду сомнительное, должно быть доказано – или хотя бы иметь веские доводы в свою поддержку. Ему казалось, что при желании было бы очень просто тем или иным способом внести ясность и в вопрос о невидимости, но Сью выражалась настолько туманно, что это буквально доводило его до бешенства: «Невидимые люди существуют, они здесь, среди нас, и их можно увидеть, но их никогда не удастся заметить, если не знать, как правильно смотреть».
Однажды они оказались в Кенсингтоне на Хай-стрит вечером, в час пик, и смешались с толпой прохожих и посетителей магазинов. Сью сказала, что в подобных местах всегда полным-полно гламов. Она то и дело указывала ему на каких-то людей и объявляла их невидимыми. Иногда Грей видел тех, о ком она говорила, иногда нет. Недоразумения возникали на каждом шагу: вон тот мужчина у входа в магазин, да не этот, а тот, вот он уже уходит, слишком поздно.
Тогда он стал фотографировать толпу, направляя камеру всякий раз точно в указанное место, где, по утверждению Сью, в данный момент находился невидимый. Результаты были неубедительны: выходили просто фотографии толпы, и потом им оставалось лишь спорить, был ли тот или иной человек видимым, когда Грей делал снимок, или нет.
Однажды он сказал:
– Если хочешь что-то мне доказать, стань невидимой сама. Сделай это прямо у меня на глазах.
– Не могу.
– Но ты же всегда говорила, что можешь.
– Теперь это не так просто. Мне все труднее и труднее погружаться в невидимость.
– Но ты ведь все еще можешь это делать?
– Да, но ты уже умеешь меня видеть.
Тем не менее она попыталась. Она долго хмурилась и всячески старалась сосредоточиться, потом заявила, что стала невидимой, но, с точки зрения Грея, она никуда не исчезла, он по-прежнему прекрасно ее видел. Она принялась укорять его в неверии, и вопрос снова остался открытым.
Между тем было в ней нечто такое, что не вызывало у него ни малейших сомнений: были некоторые особенности ее внешнего облика, которые он находил привлекательными с первого дня их встречи и определял для себя как «неброскость». Это делало ее в каком-то смысле идеально ординарной. Все в ее внешности было стандартно: просто, правильно и обыкновенно. У нее были гладкая кожа, прямые светло-каштановые волосы, карие глаза, правильные черты лица, фигура стройная и худощавая. Она была среднего роста, одежда естественно облегала ее тело. Когда они не выясняли отношения и тихо проводили время вместе, ее мягкая манера держаться действовала на Грея успокаивающе. Двигалась она очень спокойно. У нее был приятный, но ничем не примечательный голос.
Незаинтересованному человеку она могла показаться обыкновенной серой мышкой, скучной и неприметной, но Грею, заинтересованному, увлеченному ею, она казалась на редкость привлекательной. Он чувствовал в ней нечто необычное: нечто скрытое, упрятанное под заурядной внешностью, – исходившую изнутри мощную электризующую энергию. Когда они бывали вместе, ему хотелось то и дело прикасаться к ней. Ему нравилось наблюдать, как меняется ее лицо, когда она улыбается, или занята чем-то, или сосредоточена на своей работе. Для него она была красавицей. Когда они занимались любовью, он чувствовал, как их тела сливаются в единое целое, еще не соприкоснувшись, – непередаваемое ощущение, которое он испытывал всякий раз, но так и не сумел определить. Ему казалось, что она стала неотъемлемой частью его самого – другой половиной, равной ему и вместе с тем во всем противоположной.
Она обижалась. Она заявляла, что, сомневаясь в ее невидимости, Грей тем самым отвергает и все остальное, всю ее жизнь. Фактически же дело обстояло иначе. Он ощущал в ней присутствие некого неявного, скрытого качества, которое особенно занимало и интриговало его и благодаря которому ее невидимость становилась для него эмоционально убедительной. Хотя в буквальном смысле Сью не была для Грея невидимой, как ни толковать это слово, в остальном она оставалась для него существом в высшей степени таинственным и неоднозначным. Он был весьма далек от того, чтобы отвергать ее опыт или отказываться от нее самой.
При всем том поездка в Ливерпуль давала ему возможность поразмыслить о Сью на расстоянии, обдумать ситуацию хладнокровно, вне действия ее чар.
2
В Ливерпуле все пропитано морем: набережная широкой реки, за которой виден Биркенхед, полоса Ирландского моря на западе, помпезные здания судоходных компаний викторианской эпохи, запах влаги в порывах ветра. Чуть в стороне от центра, но еще не на окраине, где улицы узкие, а постройки проще и беднее, море дает о себе знать уже по-другому. Там располагаются мрачные кварталы публичных домов, старые трущобы, опустевшие таможенные склады. Там множество пабов с морскими названиями и обширные пустыри, расчищенные для застройки и огороженные огромными щитами с рекламой ямайского рома и авиарейсов в Америку.
101 
