Последние отзывы

  123  

(168: Средний план. Трампер сидит на кровати, машет на прощание рукой Пакеру и Тюльпен, которая машет ему в ответ от спинки кровати.)

Виньерон (голос за кадром, видимо, он дает инструкции сестре). Никакой плотной пищи вечером и никакого питья после десяти. Сделайте ему первую инъекцию утром в восемь; он должен быть на операционном столе в восемь тридцать…

(Тюльпен и Ральф покидают рамку кадра вместе, сопровождаемые сестрой. Трампер, нахмурившись, сердито смотрит им вслед.)

ВСЕ ИСЧЕЗАЕТ.

Но после этого, готов поклясться задницей, я никуда не исчезаю. Я лежу, ощущая свой гладко выбритый пенис — шея агнца, остриженного под заклание.

Я также слышу бульканье старика, который лежит со мной рядом, человека, которого питают, будто карбюратор: его трубки, входы и выходы, и даже сама жизнедеятельность обеспечивается механическим отсчетом времени.

Я не беспокоился насчет своей операции, честное слово; просто я испытывал к ней страшную антипатию. Что меня беспокоило больше всего, так это то, до какой степени я начал предугадывать события, даже в отношении самого себя, все выглядело так, словно мои реакции были проанализированы, выверены и взвешены — настолько тщательно, что меня можно было читать, как график. Мне очень хотелось бы поразить их всех, всех этих ублюдков.

Была почти полночь, когда я заявил медсестре, что мне необходимо позвонить Тюльпен. Телефон звонил и звонил. Когда Ральф Пакер ответил на звонок, я повесил трубку.

(169: Синхронный звук. Крупный план после исчезновения. Тюльпен чистит зубы перед зеркалом в своей ванной, ее плечи обнажены — предполагается, что и все остальное.)

Пакер (за сценой). Ты думаешь, операция изменит его? Я не имею в виду, только физически…

Т ю л ь п е н (она сплевывает, смотрит в зеркало, затем бросает через плечо). Тогда в каком смысле изменит?

Р а л ь ф (за сценой). Я имею в виду, психологически…

Т ю л ь п е н (прополаскивает рот, булькает, сплевывает). Он не верит в психологию.

Р а л ь ф (за сценой). А ты?

Т ю л ь п е н. Только не в его случае…

(170: Синхронный звук. Средний план Тюльпен в ванне, намыливающей грудь и подмышки.)

Тюльпен (случайно глянув в камеру). Видишь ли, это очень упрощенный подход — пытаться объяснить сложных и глубоких людей или, скажем, сложные вещи при помощи общих схем и поверхностного анализа. Но я также полагаю, что не следует считать, будто все люди глубоки и сложны. Я хочу сказать, что мотивы Трампера, на деле, лежат на поверхности… Может, он и есть сама поверхность, всего лишь поверхность…

(Она умолкает, устало смотрит в камеру, затем на свою намыленную грудь и, застеснявшись, сползает в воду.)

Тюльпен (глядя в камеру, как если бы Ральф находился в ней). Хватит, пусть теперь будет ночь…

(За кадром звонит телефон, и Тюльпен начинает вылезать из ванны.)

Р а л ь ф (за кадром). О черт! Телефон… Я возьму!

Тюльпен (смотрит ему вслед за кадр). Нет, дай мне — это может быть Трампер.

Ральф (за кадром, отвечает на звонок; Тюльпен слушает, замирая). Да, алло? Алло? Черт подери…

(Камера прыгает: она пытается неуклюже отступить, когда Тюльпен выбирается из ванны. Сконфуженная, она неловко заворачивается в полотенце, когда Ральф входит к ней в кадр. У него на шее висит экспонометр, которым он указывает на нее, затем вниз на ванну.)

Ральф (раздраженно берет ее за руку и пытается направить обратно в воду). Нет, не уйдешь. Мы должны снять все это еще раз… черт бы побрал этот телефон!

Тюльпен (вырываясь из его рук). Это был Трампер? Кто звонил?

Р а л ь ф. Я не знаю. Он повесил трубку. Ну, давай, это займет не больше минуты…

(Но она плотнее заворачивается в полотенце и выходит из ванной.)

Тюльпен (сердито). Уже поздно. Я хочу встать пораньше. Я хочу быть с ним, когда он отойдет от анестезии. Мы можем сделать это завтра.

(Она раздраженно смотрит вверх, в камеру. Неожиданно Ральф сам сердито взглянул в объектив, как если бы до него только сейчас дошло, что аппарат все еще продолжает работать.)

Ральф (орет в камеру). Стоп! Стоп! Черт бы тебя побрал, Кент! Прекрати мочить пленку, ты, чертов недоносок!

ЗАТЕМНЕНИЕ.

Рано утром они пришли и опорожнили горшки, шланги и прочие резервуары, принадлежащие мужчине, который лежал рядом со мной. Но они ничего не сделали для меня, даже не накормили.

В восемь часов сестра измерила мне температуру и сделала два обезболивающих укола: в обе ноги, высоко в бедра. Когда за мной пришли, чтобы отвезти в операционную, я не мог толком идти. Две сестры поддерживали меня с обеих сторон, уговаривая помочиться, а я по-прежнему все чувствовал там внизу и беспокоился, что укол не подействовал как надо.

  123